Главная » Файлы » Статьи » Исторические

Е. М. МЯГКОВА. "НЕОБЪЯСНИМАЯ ВАНДЕЯ": СЕЛЬСКИЙ МИР НА ЗАПАДЕ ФРАНЦИИ В XVII - XVIII ВЕКАХ
18.01.2012, 11:31

Е. М. МЯГКОВА. "НЕОБЪЯСНИМАЯ ВАНДЕЯ": СЕЛЬСКИЙ МИР НА ЗАПАДЕ ФРАНЦИИ В XVII - XVIII ВЕКАХ

Автор: А. В. ГОРДОН

М. Academia. 2006. 288 с.

Книга, кандидата исторических наук, доцента Тамбовского государственного университета Е. М. Мягковой посвящена теме, разработка которой в исторической науке полна превратностей и давно уже стала испытанием для исследователей на добросовестность и профессиональное мастерство. Едва ли какой сюжет революции (не исключая Термидора) может превзойти во французской, российской и мировой историографии Вандейское восстание 1793 г. по насыщенности политическими страстями. И, наряду с Термидором, Вандея стала именем нарицательным, смысл которого далеко выходит за рамки исторического события. Вандея на десятилетия и целые века стала синонимом понятия "крестьянская контрреволюционность" да и символом контрреволюции вообще.

При интенсивном употреблении этого термина и обширности литературы по революции XVIII в. сохранились лишь намеки на специальное изучение этой темы. Нельзя все сводить к господствовавшему в обществе и в науке идеологическому режиму, делавшему изучение широкого участия народных масс в борьбе против революции, по меньшей мере "неудобным". Кроме историографического парадокса, существует и научная загадка, связанная с невозможностью удовлетворительно объяснить событие каким-либо одним фактором. "Вызов Вандеи" утвердившемуся с конца XIX в. историческому монизму выявляется в неудачах включить в данный сюжет в какую-либо общую схему революции. Отсюда подчеркиваемая автором неудовлетворительность общих трудов (отечественных и зарубежных).

Краткий историографический экскурс Мягковой позволяет сделать исходное замечание. Монографию можно признать новаторской, это - прорыв в изучении актуальной и сложной темы в нашей стране. Можно говорить и о включении отечественной историографии в ее международное изучение в качестве полноправного субъекта. Символичным видится обращение к теме в российской провинции: наряду с Е. М. Мягковой, представляющей университетский Тамбов, необходимо отметить вклад ее коллег-С. Ф. Блуменау из Брянского университета и особенно СЕ. Летчфорда из Саратова. Это не только знаменательный признак, характеризующий изменения в развитии отечественной науки, но и общая закономерность. Не случайно и в самой Франции в изучении вандейской проблематики вперед вышли провинциальные историки. Видимо, в первую очередь, их подвигает культивирование исторической памяти. Но и на уровне исторического знания все более ощущается потребность в региональном подходе к этому, как и многим другим событиям революции. Отмечаемая Е. М. Мягковой консолидация "истории провинций" выглядит плодотворной реакцией на извечную тенденцию историков революции сосредоточиваться на парижской сцене и видеть в провинциальных событиях эхо политической борьбы в Париже.

Позволительно сказать больше. Исторически сложившееся многообразие страны, отчетливо выраженная специфика ее важнейших областей, противоречивость, чтобы не сказать конфликтность их взаимоотношений со столицей - все

стр. 171


это не только наложило явственный отпечаток на ход революции, но и придало особый аспект целой эпохе. Осмысление (и переосмысление) характера революции в аспекте отношений между центром и периферией представляется перспективным, в том числе и с точки зрения особенностей цивилизационного процесса Нового времени, особенностей вовлечения в так называемую модернизацию отдельных частей французского общества.

Рецензируемую монографию можно отнести именно к жанру исторической регионалистики. Мягкова в своем анализе отнюдь не останавливается на границах департамента Вандеи и соседних территорий. Напротив, автор хорошо видит общую картину и аккуратно вписывает локальный материал в контекст развития страны. И все же главное достижение автора - полноценное раскрытие исторической ситуации, сложившейся в Нижнем Пуату (ставшем департаментом Вандея) к началу революции.

Обстоятельное и углубленное раскрытие ситуации становится возможным благодаря избранному методу. Мягкова уверенно чувствует себя в рамках исторической антропологии, сформировавшейся в недрах медиевистики, и при этом удачно в целом обращается к крестьяноведению, научному направлению, предметом которого явились крестьянские общества, вовлеченные в цивилизационный процесс Нового времени. Такое сочетание позволило автору выявить динамику сельского мира Нижнего Пуату, тем самым, поставив под вопрос общеметодологические установки истории крестьянства как "неподвижной истории" (формулировка Э. Ле Руа Ладюри, воспроизводящая высказывания К. Маркса), а заодно убежденность классической историографии революции в традиционности сельского общества Вандеи и традиционализме местных крестьян.

Воссозданная автором картина побуждает распрощаться со стереотипами вандейского роялизма и вандейской воцерковленности, равно с бытовавшими (разумеется, с различными эпитетами) в республиканской и в клерикально-монархической традициях. И концепция " обманутых" невежественных мужиков, и концепция их " благочестия" или "верноподданности" как первопричины выступления против революционной власти теряют историческую почву. Ни об экономической слаборазвитости, ни о культурной изоляции говорить не приходится. Сельский мир Нижнего Пуату был вовлечен в общенациональный (общеевропейский) процесс цивилизационного обновления, и, хотя он имел здесь (впрочем, как и в других районах) свою специфику, подходить к последней с меркой " передовой - отсталый" явно неуместно.

Происходила индивидуализация сельской жизни, развивалось чувство личности, укреплялась семья как хозяйственная и культурная (в том числе с переходом к семейной обрядовости ритуальная) ячейка общества, распространялась грамотность, а вместе с ней культура книги, культура Просвещения. " Демографическая революция" вывела район на передовые позиции в сокращении детской смертности и росте продолжительности жизни. В то же время (как следствие), подобно другим модернизирующимся обществам, в Нижнем Пуату утверждались различные методы ограничения рождаемости. В крестьянских семьях все меньше полагались в этих основополагающих вопросах своего бытия на извечную логику "Бог дал - Бог взял".

Все это отнюдь не означало для вандейских крестьян утрату религиозности. Очевидным достижением исторической мысли последних десятилетий (отмечу прежде всего, труды французского историка Ж. Делюмо) было раскрытие процессов глубокого обновления в самой религиозной сфере. Вопреки привычной и одномерной схеме цивилизационного процесса Нового времени - от религиозности к секуляризации - утверждается представление о сосуществовании модернизационных явлений в религиозном сознании с сохранением элементов религиозного мышления и мировосприятия в секуляризованной среде, о вытеснении религии из политической сферы, с одной стороны, и ее активном, "инструментальном" использовании в этой сфере - с другой. Я думаю, что эпоха Французской революции нуждается в раскрытии, в том числе под этим углом зрения, и монография Мягковой служит одним из подтверждений этого.

Духовная история дореволюционной Вандеи оказывается, согласно автору, во власти двустороннего процесса, который она именует " окрестьяниванием католицизма" (стр. 98). С одной стороны, на территории французского Юго-Запада, ставшего одним из важнейших ареалов протестантизма, с XVI в. активно развертывалось фундаменталистское движение, которое автор вместо привычного термина "контрреформация" предпочитает (не случайно) называть (по Тридентскому собору 1545 - 1563 гг.) " тридентской реформацией" (стр. 99) или " посттридентским обновлением" (стр. 112). В рамках провозглашенного собором курса на "очищение" католицизма шло наступление на народную религию, анимистическо-христианский синкретизм. Однако, и это с другой стороны, евангелизаторы и в данном случае убедились в необходимости для успеха своей миссии компромисса с последним. "Умиротворение", по словам Е. М. Мягковой, было достигнуто к середине XVIII века. Вандейские крестьяне остались религиозными, но

стр. 172


приспособили католицизм к своему изменяющемуся мировосприятию, подобно тому, как повсеместно крестьянство приспосабливало мировую религию к общинной аграрно-календарной обрядности.

Священники сохранили свое традиционное место в вандейском обществе, однако тоже благодаря тому, что приспособились к духовным (как и материальным) потребностям крестьян, став выразителями их настроений. Приходской храм являлся общинным центром, поэтому Мягкова именует вандейские общины "приходским обществом", отмечая, что полноценно в этом качестве они сложились именно в начале Нового времени - с превращением местного храма в центр не только обрядово-ритуальной, но шире - и социальной, в том числе хозяйственной жизни.

Итак, перед нами отнюдь не застылая и не маргинальная среда, а живущий полнокровной жизнью и эволюционирующий социум, в значительной степени, что важно подчеркнуть, самодостаточный и самодовлеющий. При том, как убеждает автор, сельское население Вандеи страдало от тех же противоречий модернизации, что и другие регионы, и разделяло общие для всей Франции надежды на улучшение своего положения. Предопределили ли эти надежды революционный взрыв? Этот вопрос, риторический для классической историографической традиции, утратил самоочевидность в последние десятилетия XX в. с наступлением "ревизионистов", которые со ссылкой на "Наказы" доказывали, что большинству французов было далеко от революционного отношения к Старому порядку. Мягкова, вслед за американским историком Дж. Марковым, обращает внимание на то, что, сохраняя верноподданность и не ставя под сомнение общие принципы государственного и общественного устройства страны, авторы "Наказов" - население Нижнего Пуату не исключение - оспаривали Старый порядок в конкретных вопросах, выдвигая злободневные для себя требования.

Что же произошло в ходе революции? Почему крестьяне Вандеи выступили против революционного Конвента и были заклеймены последним как " раса разбойников", став символом смертельной угрозы для страны? Автор предпочитает отвечать на вторую часть вопроса, сочувственно цитируя мнение современного вандейского историка А. Жерара, что легенду об особой," вандейской" контрреволюционности, исключающей какое-либо иное отношение к ее носителям кроме полного истребления, создали якобинские лидеры, чтобы запугать революционную Францию и получить от нее поддержку для уничтожения своих политических противников (сначала жирондистов, затем дантонистов).

Нет спору, вандейская "легенда" сделалась заметной частью мифологии Террора. Однако причинно-следственная связь между апогеем восстания, распространившегося весной-летом 1793г. на территорию четырех департаментов (включая захват Нанта и других региональных центров), и развязыванием Террора, декретированного 5 сентября, выглядит все-таки прямо противоположной версии Жерара. И потому не лучше ли для понимания происхождения "легенды" обратиться к особенностям самого восстания? Да, можно ссылаться на суждение А. В. Адо, что в каждом департаменте в революционную эпоху была "своя Вандея". Но нигде выступление против нового порядка не принимало такой размах, не носило такого упорства, осмысленности и организованности, нигде не отмечалось формирование повстанческой армии, действовавшей с такою эффективностью. По сумме этих параметров Вандейское восстание больше напоминает не средневековые жакерии и не ту "войну замкам", которую описал А. В. Адо в своем классическом труде, а колониальные войны позднейшего времени.

Вандейский взрыв, его влияние на экономику, прежде всего снабжение Парижа, жестокость восставших, непобедимость их войска отразились не только на настроении политических лидеров. По-настоящему и глубоко было травмировано общественное мнение всей республиканской (в том числе прожирондистской) Франции. И желание современников разглядеть в этом выступлении " расовый" опенок свидетельствует как о непонимании природы явления, так и о прозрении его исключительности.

Многообразное - и типичное и уникальное - Вандейское восстание побуждает исследователей переосмыслить все еще господствующие подходы и к контрреволюции, и к самой революции. Не было заведомой вандейской контрреволюционности, ее создал ход революции, политика революционных властей и едва ли не больше всего их стремление к унификации правопорядка, политического и социального устройства, стандартизации культурных особенностей различных регионов страны, словом - форсированная и прямолинейная модернизация. Революция как двигатель цивилизационного процесса раскрывала его противоречивость.

стр. 173


Категория: Исторические | Добавил: Grishcka008 | Теги: статьи, Е. М. МЯГКОВА. НЕОБЪЯСНИМАЯ ВАНДЕЯ:, Исторические, НА ЗАПАДЕ ФРАНЦИИ В XVII - XVIII ВЕ
Просмотров: 2144 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Категории раздела
Форма входа
Минни-чат
Онлайн Сервисы
Рисовалка Онлайн * Рисовалка 2
Спорт Онлайн * Переводчик Онлайн
Таблица Цветов HTML * ТВ Онлайн
Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0