Автор: И. С. Розенталь

После запрещения в 1822 г. Александром I тайных обществ русские подданные приобщались к масонству во время пребывания за границей, и только в 1906г. и позже некоторые из них сочли необходимым воссоздать масонские ложи на родине (1). Решающее значение при этом имели особенности данного периода истории России, общественной атмосферы того времени, эволюция взглядов интеллигенции и созданных ею в начале 900-х гг. политических партий.

Уже обращалось внимание на то, что масонские ложи стали воссоздаваться в условиях спада политической активности. Ни одна из партий не выдержала после поражения первой русской революции испытания на прочность, не избежала организационного кризиса, многократного сокращения численности, обострения внутренних противоречий. Некоторые либеральные партии прекратили существование. Все это порождало потребность в новых формах связи и взаимодействия (2). Одновременно правительство стремилось изолировать оппозицию, используя как репрессивные меры (отказ в юридической легализации оппозиционных партий, отстранение известных общественных деятелей от доступа к государственным и выборным должностям), так и апеллируя к традиционным ценностям и к исторической памяти народа (торжества по случаю 100-летия Отечественной войны 1812г. и 300-летия Дома Романовых). Ответом сил, ориентированных на либеральные ценности, и явилось возрождение масонства как исходного пункта в поисках иной модели и методов консолидации общества.

Своеобразие этого ответа заключалось не столько в обращении к другой, более близкой интеллигенции духовной традиции, сколько в установке на элитарный тип объединения. По свидетельству Н. В. Некрасова, подтверждаемому и другими источниками, "за численностью организации не гнались, подбирали людей морально и политически чистых, а кроме того и больше всего - пользующихся политическим влиянием и властью" (3). Отсюда необходимость выяснения персонального состава масонских лож - задача, трудно решаемая, ввиду узости круга источников. Авторы последних работ корректируют в сторону сокращения списки, составленные непрофессионально (Н. Берберовой и Е. Элбакян)(4). Противоположная крайность - неоправданный скептицизм в отношении некоторых уже известных источников (5).

Розенталь Исаак Соломонович - доктор исторических наук, профессор Московского государственного университета сервиса.

стр. 52

Участники масонского движения, как правило, входили в те или иные партии или числились сочувствующими. В чем же был для них смысл вступления в новую и притом необычную структуру? Радикальная пропаганда, утверждал Г. М. Катков, вытеснила из сознания интеллигенции мистическое представление о царе; его и заменило масонство, соблазнившее "эмоциональный, романтический ум Керенского". Но масонство привлекало людей и совсем иного психологического склада. Неубедительна также оценка вновь появившихся в России масонских лож как разновидности модных в начале века "мистико-религиозных объединений". Политическая их роль вообще объявляется сомнительной, и поскольку такая оценка высказана в биографии А. И. Коновалова, участие этого политического деятеля, начиная с 1912г. в масонстве становится совершенно непонятным (6). К тому же религиозность не входила в число обязательных требований при посвящении в масоны, достаточно было заявить о терпимости к убеждениям других членов ложи, а масонская обрядность была сведена к ритуалу приема.

Изучение индивидуальных судеб виднейших деятелей движения и мотивов их тяготения к масонству позволяет подойти к решению общей проблемы соотношения масонства и политических партий. Разброс мнений на сей счет достаточно велик. Масонство в России квалифицировалось как "надпартийная либерально-буржуазная коалиция", "политическая организация нового типа", первоначальную, коалиционную доктрину которой сменила в конце концов доктрина масонского заговора, - взгляд, близкий ничем не подкрепленным рассуждениям Н. Н. Яковлева о единой заговорщической "сверхпартии", осуществлявшей "концентрированную волю" русской буржуазии (7). Получил распространение тезис о противоположности двух этапов в развитии русского масонства - до и после 1909 г., впервые сформулированный Б. И. Николаевским: до тех пор, пока не были "усыплены" ложи, возникшие под эгидой "Великого Востока Франции", движение "носило более или менее обывательский характер", тогда как на втором этапе, когда вновь созданные ложи вошли в объединение "Великий Восток народов России", оно политизировалось (8). Высказывалось также мнение, что это был переход от "настоящего", надлежащим образом оформленного масонства, к политическому "квазимасонству", которое по этой причине не заслуживает внимания (9).

Между тем в ложах "Великого Востока народов России" видное положение занимали те же деятели, что и в ранних ложах: С. А. Балавинский, Ф. А. Головин, С. Д. Урусов, А. М. Колюбакин, В. П. Обнинский, А. И. Браудо, Н. В. Некрасов, В. А. Степанов и другие. И на первом этапе движения они не были "обывателями"- так же, как инициатор возрождения масонства в России М. М. Ковалевский- депутат I Государственной думы, лидер Партии демократических реформ; его многообразная общественная деятельность всегда имела политическую окраску.

Когда кадет-эмигрант И. В. Гессен пренебрежительно заметил в своих воспоминаниях, что Ковалевский "возглавлял массу всяких десятистепенных организаций", он вольно или невольно абстрагировался от российских условий начала века. С момента открытия в Париже Русской высшей школы общественных наук (1901 г.) Ковалевский стремился сблизить политические группировки, способные, как ему представлялось, "действовать на общей почве". Отчуждение между ними он считал скорее недоразумением, чем результатом неустранимых разногласий. После распада Партии демократических реформ он снова пытался найти внепартийные формы объединения оппозиционных сил, организовав совещания их представителей (10).

В Партию демократических реформ входил и С. Д. Урусов. После ее фактического самороспуска в конце 1907 г. ни в какую другую партию он не вступил, но это также не было уходом из политической жизни. По словам весьма осведомленного А. Я. Галперна, Урусов был "душой (масонской) организации, главным ее инициатором и организатором" (11). Факты его биографии указывают на связь между признанными нравственным авторитетом Урусова, судьбой Урусова-политика и его положением в масонстве.

стр. 53

В 1905 г. Урусов был привлечен С. Ю. Витте к переговорам, которые тот вел после издания манифеста 17 октября с либеральными деятелями о вхождении их в правительство (12). Роль Урусова в этих переговорах приходится признать несколько двусмысленной. Еще недавно чиновник, он не мог рассматриваться в тот момент наравне с другими либералами как общественный деятель; вначале его прочили на пост министра внутренних дел, но в ходе переговоров было решено, что он недостаточно для этого компетентен. Позднее он утверждал, что сам отказался занять этот пост, так как не надеялся получить всю полноту власти. Взамен Урусова Витте предложил кандидатуру П. Н. Дурново, дружно отвергнутую либералами, и только Урусов ее поддержал. А. И. Гучков даже считал, что Урусова специально пригласили, "чтобы убеждать нас, что Дурново вполне приемлем, что он совсем не такой страшный реакционер, как его рисуют", и Урусов "очень горячо его отстаивал... Эта защита, однако, не подействовала на нас..." (13).

Переговоры, как известно, ни к чему не привели. В. М. Голицын (бывший московский городской голова, позднее прогрессист) записал тогда в дневнике: "Неизбежный П. Н. Дурново временно поставлен во главе министерства внутренних дел. Желающих помогать Витте не оказывается" (14). В течение четырех месяцев Урусов занимал должность товарища министра при Дурново; в начале 1906 г. он вышел в отставку, затем был избран в I Государственную дума и вступил в Партию демократических реформ. Всероссийскую известность он приобрел единственной речью на заседании Думы 8 июня 1906 г., в которой разоблачил участие Департамента полиции в погромной агитации (на основе сведений, полученных от бывшего директора этого департамента, мужа сестры Урусова А. А. Лопухина). Вполне вероятно инициативное участие Урусова в первой попытке (в мае 1908 г.) передать заграничному руководству эсеров информацию, разоблачавшую Азефа и также исходившую от Лопухина (15). В том же году его приняли в масонскую ложу "Возрождение", и, по свидетельству Д. О. Бебу-това. "он с полным откровением рассказал всю свою жизнь, все пережитое им во время службы в министерстве внутренних дел, будучи товарищем министра... Он был страшно сосредоточен... И вид и голос его были удивительно искренни" (16).

Вскоре после этого Урусов отбыл трехмесячный срок тюремного заключения по делу о Выборгском воззвания, хотя в совещании депутатов распущенной Думы не участвовал. 5 июля 1908 г. староста заключенных думцев в Таганской тюрьме московский кадет и также масон А. Р. Ледниц- кий писал от их имени Урусова: "Вы здесь лишь потому, что пожелали разделить общие лишения, общую ответственность... Вы вплели в венок традиций аристократического рода воспоминание о тюрьме как награде для народного избранника! Оно властно скажет грядущим поколениям, что в определенные минуты народный представитель о себе не смеет думать!" "Вы разделили с нами ответственность, которой могли по всей справедливости избегнуть",- вторил И. И. Петрункевич. Эти отзывы были равнозначны общественной реабилитации после истории с защитой Урусовым Дурново. Ледницкий выражал уверенность, что таким же образом относится к Урусову все "русское общество". На деле от него отвернулось большинство громких аристократических фамилий Москвы; как вспоминала его дочь Софья, они не пожелали "иметь с моим отцом и его семьей ничего общего" (17).

В отличие от Ковалевского и Урусова Обнинский был левым кадетом и республиканцем, находившимся в постоянной оппозиции к кадетскому руководству. Как "выборжец" он также ощущал свою невостребованность (старания кадетов добиться отмены запрета для осужденных за Выборгское воззвание на деятельность в государственных и легальных общественных структурах успеха не имели). Книгу "Последний самодержец", изданную анонимно в 1912г. в Берлине на средства Бебутова, Обнинский, написал в имении Урусова Расва: по словам Урусова, тогда он тоже разделял "со многими искателями лучшего для России государственного порядка" враждебное чувство в отношении Николая II (18).

стр. 54

Немало было и либералов, самокритично оценивавших свое членство в партиях оппозиции. "Имею глупость записаться в "кадетскую" партию",- признавался себе уже в 1906г. Л. И. Сумбатов-Южин. В московскую масонскую ложу "Возрождение" его приняли в числе первых. Из партии он, однако, не вышел, проигнорировав циркуляр, запрещавший артистам императорских театров состоять в нелегализованных партиях. Но при этом он оставался, по словам его биографа, "нетипичным кадетом". Главную задачу партии он видел в создании и соблюдении правил политической борьбы, которые исключили бы "позорный способ решения великих задач государственной жизни человеческой кровью и братоубийственной резней" (19). Этим же мотивировал необходимость масонства в России Н. Н. Баженов (один из старейших масонов - с 80-х гг. XIX в.): "Распространение нашего братства в России и именно в эту историческую минуту я считаю чрезвычайно важным, необходимо противоядие [от] ожесточенной классовой борьбы, в которой может погибнуть то немногое, что [составляет] русскую культурную организацию",- писал он в 1907г. Сумбатову-Южину.(20)

С отрицанием "позорных способов" борьбы связывалось недовольство стилем внутрипартийных и межпартийных отношений, преобладанием в обществе конфронтационного типа политической культуры. Фанатичная непримиримость к инакомыслию и к инакомыслящим всегда отличала революционеров; не менее определенно выраженной была она на правом фланге общественности. Но должной терпимости, по мнению современников, не наблюдалось и в либеральной среде. Имея это в виду, Голицын записал в марте 1912г. в дневнике: "В русских встречается так редко, что, можно сказать, что мы им не обладаем, - уважение к своим противникам - как к их мнениям, так и к самим личностям их. Слушая наши разговоры, кажется, будто каждый из нас считает тех, кто не разделяет его мнение о чем бы то ни было, мошенниками, а кроме того, несогласие с мнением своим почитает личной обидой... У нас нет человека, который для оценки других людей не имел бы двух мер - одной для себя и своих близких, другой - для всех прочих. Эта двойственность проявляется по отношению ко всему - образу мыслей, чувствам, деяниям, поступкам и т. д." (21).

Как видно из фактов биографий этих и других деятелей, возрождение масонства произошло не в последнюю очередь на почве неудовлетворенности имевшимся к тому времени опытом многопартийности. Она проявлялась главным образом на флангах основных партий, во второстепенных, быстро распавшихся партиях, в околопартийной среде. Российское масонство начала XX в. не могло быть поэтому механическим возвращением к масонству столетней давности. Участники этого движения видели образец подлинно братских отношений позади, но не в столь далеком прошлом - на ранней стадии формирования новейшей оппозиции, до оформления политических партий. Многие ностальгически вспоминали опыт Союза освобождения - организации, жестко не связывавшей сторонников разных политических ориентации.

Обращаясь к полузабытой масонской традиции, либералы хотели переломить или хотя бы ослабить тенденцию к разъединению. Новейшее масонство было, следовательно, не столько надпартийной организацией, которую можно поставить в один ряд с прочими политическими образованиями тех лет, сколько средством внедрения в общество идеи согласия и компромисса через создание "братского союза". Принципы масонства, приспособленные к обстановке, сложившейся в результате революции 1905-1907 гг., и противопоставленные нетерпимости и фанатизму, должны были, по мысли тех, кто воссоздавал масонские ложи, приостановить дробление сил оппозиции.

Важнейший урок революции видел в этом Обнинский. Объединение оппозиции, писал он в книге "Новый строй", обеспечило бы победу над старым строем без "потрясений, подобных недавно пережитым"; "объединившись в общем чувстве недовольства и раздражения, легко уговориться и о способах к его устранению". Книга была написана в обстановке развернувшейся в правой печати антимасонской кампании.

стр. 55

Поэтому публично Обнинский отрицал наличие в России почвы для воссоздания масонского ордена (хотя и признавал, что есть несколько русских, состоящих членами иностранных масонских лож), но подчеркивал, что существуют "другие пути объединения". По-видимому, такая формулировка была не просто способом скрыть правду, но и косвенным указанием на невозможность буквально копировать западное масонство. Высмеивая черносотенцев, объявлявших масонство главной движущей силой всех революций, Обнинский в то же время отмечал некоторое его влияние на ход европейской истории, поскольку это - "учение, основанное на любви к человечеству вообще, а к страдающей его части в особенности, учение, призывающее к свободе, равенству и братству, учение, отвергающее кровавые способы борьбы и вообще мирное" (22).

Вербуя в масонскую организацию новых членов, ее адепты мотивировали необходимость участия в ней потребностью межпартийного общения и установления отношений доверия между всеми сторонниками превращения России в правовое государство (23). Не отрицали такой необходимости и те, кто отказался вступить в масонскую организацию. "Объединению оппозиции всегда сочувствовал,- можно сказать, идея эта была моим детищем, но не в отживших формах масонства, только смешных и нелепых в наше время",- писал знаток истории масонства С. П. Мельгунов; новейшие масоны, считал он, "занимаются масонской эквилибристикой, ничего в ней не понимая" (24).

Идею консолидации либеральных сил пропагандировали также прогрессисты, трактовавшие прогрессизм как движение, не предполагающее непременно образования единой партии. Предлагалась тактика блоков и соглашений, она была успешно применена либералами в ходе кампании по выборам в IV Государственную думу. Прогрессистов поддержал живший тогда в Киеве, но по-прежнему авторитетный в Москве общественный деятель Д. Н. Шипов: "Пока не объединятся на почве взаимного доверия и уважения все прогрессивные силы, до тех пор не разрешится переживаемый кризис",- писал он 24 мая 1912 г. М. А. Стаховичу. Как вспоминал Шипов впоследствии, устранившись с 1911 г. от активных политических выступлений, он, однако, считал своим долгом "посильно содействовать осуществлению всякого рода попыток объединения в стране всех прогрессивных элементов". Наибольший отклик эта идея нашла у московских кадетов. От их имени Н. И. Астров заверял Шипова, что "московское настроение не только благожелательно относится к совместной работе с прогрессистами, но убежденно хочет этой работы" (25).

Красноречивый жест сделали прогрессисты во время празднования 50- летия "Русских ведомостей", пожертвовав в фонд этой газеты самые значительные суммы (по 1000 руб. С. И. Четвериков, Коновалов и П. П. Рябушинский и 300 руб. редакция "Утра России"). Но найти основу для объединения, удовлетворяющую всех либералов, было непросто. Идеологическая аморфность прогрессизма сознавалась и его сторонниками. Голицын записал 8 апреля 1912г. после встречи у Рябушинского с прогрессистами И. Н. Ефремовым, Н. Н. Львовым и Л. Н. Новосильцевым: "Много дельного было говорено, но все это как-то расплывчато" (26). До определенного момента прогрессисты высказывались против разработки собственной программы на том основании, что программные оттенки не столь важны и важнее проявлять терпимость к индивидуальным воззрением. Это стремление, как бы его ни оценивать, по крайней мере, не менее существенно для всесторонней характеристики прогрессизма, чем обычно отмечаемое их соперничество с кадетами и намерение создать классовую партию буржуазии (социальный состав ЦК и думской фракции прогрессистов не дает оснований говорить о кардинальном отличии этой либеральной партии от других). Оформление прогрессистов в конце 1912 г. в партию не означало их отказа от изначальной установки на наведение мостов между различными оппозиционными силами (27).

Особенности прогрессизма все же вызывали некоторую настороженность у лидеров кадетов, опасавшихся утраты партийной самостоятельнос-

стр. 56

ти. Это проявилось при обсуждении в 1912г. в кадетском ЦК вопроса о возможности избирательного соглашения с прогрессистами. Признавая, что группа московских прогрессистов-промышленников имеет связи и влияние на местах, участники обсуждения (А. А. Корнилов, Колюбакин, П. П. Милюков и другие) указали, что прогрессисты "боятся партийности как огня". Столь же убежденно и полемично высказался на этот счет годом позже Д. И. Шаховской (хотя и он стал масоном): "К созданию партии к.-д. я всегда шел твердо и не раскаиваюсь в этой деятельности, совершенно не согласный с тем, будто мы слишком рано разгородились по партиям. Без партий ответственная политическая деятельность невозможна, а деятельность политическая у нас идет полным ходом, хотя на пути и нагромождаются большие камни и еще больше - разного хламу" (28).

Самым трудным оказалось отыскать пути сближения с социалистами. При этом прогрессисты считали желательным и возможным преодоление раскола в РСДРП Газета "Утро России" одобрительно цитировала меньшевистский журнал "Наша заря", который объяснял этот раскол действиями партийных вожаков, преследующих "не интересы рабочих масс, а свои узкие, кружковые цели" (29). Надежды на примирение большевиков и меньшевиков питали и некоторые кадеты-масоны. В 1911 г. Бебутов заключил договор с правлением германской социал-демократии о передаче принадлежавшей ему библиотеки в Берлине русским социал- демократам при условии, что они объединятся. Если учесть, что в 1910г. состоялся объединительный пленум ЦК РСДРП и что усилия по восстановлению единства РСДРП предпринимало вплоть до 1914г. Международное социалистическое бюро, ирония А. Я. Авреха по поводу договора не достигает цели; этот факт не был ни чем-то из ряда вон выходящим, ни выражением всего лишь индивидуальных особенностей Бебутова(30). Примирение большевиков и меньшевиков не состоялось, но далеко не сразу В. И. Ленину и его сторонникам удалось переломить "примиренческое" настроение среди рядовых социал-демократов, выражением которого были проекты проведения общепартийной конференции, издания в Петербурге нефракционной рабочей газеты, "уклоны" от линии "Правды" в Москве и ряд других фактов.

Во время избирательной кампании по выборам в IV Государственную думу в Москве кадеты и прогрессисты устроили в доме председателя московского отдела Русского технического общества К. К. Мазинга встречу с рабочими-выборщиками (все они были социал-демократами), интересуясь их реакцией на политические события. Вслед за тем они оказали содействие в избрании депутатом от рабочих Р. В. Малиновского, чью кандидатуру выдвинул большевистский ЦК и одобрил московский объединенный социал-демократический комитет, состоявший как из меньшевиков, так и большевиков.

В социалистической среде объединительную активность, в том числе масонскую, проявляли чаще внефракционные социал-демократы и околосоциалистическая интеллигенция (что, однако, не свидетельствует в пользу легковесного обобщения Берберовой: социалисты якобы входили в масонские ложи лишь тогда, когда от их революционности и социализма "оставались только следы" (31)).

Подобно лидеру прогрессистов и члену думской ложи Ефремову, который обосновывал тактику прогрессистов тем, что "при явном индивидуализме русских людей, отсутствии у нас законченной кристаллизации политических течений было бы неправильно замыкать их в тесные рамки строго определенных политических партий" (32), беспартийные социалисты Е. Д. Кускова и С. Н. Прокопович рассматривали масонство как способ "вычистить" "антисемитскую и голую в смысле политическом среду", ибо "9/10 русских людей были не только беспартийны, но они ненавидели партии и партийность". Преимущество масонства они видели в том, что его участников объединяла лишь "духовная связь",- так же, как участников Союза освобождения, где не было "партийной диктатуры" (33). Сами они поэтому предпочли- после пребывания последовательно среди народников, марксистов и кадетов (до 1906г.)- беспартийность и масонство,

стр. 57

выдвигавшее на первый план этическую составляющую общественной деятельности.

В мае 1908 г. Обнинский встречался в Париже с Г. В. Плехановым и Ф. И. Даном, сообщив им, что в Москве возник межпартийный кружок, в который вошли представители левых кадетов, Партии демократических реформ, народные социалисты, трудовики, эсеры, меньшевики и беспартийные левые. "Входным билетом", в кружок была "непримиримость к существующему правительству". Полагая тогда, что новая "буря", способная смести монархию, будет самое большее через два года, Обнинский считал необходимым, чтобы все эти партии сговорились насчет образа действия в решительный момент, а пока занялись дискредитацией правительства, поставляя друг другу разоблачительные материалы. Плеханов и Дан ответили, что всегда сочувствовали идее объединения, но то, что предлагает Обнинский, преждевременно; для них было бы приемлемо превращение кружка в клуб для обмена мнениями, взаимного осведомления и т. п. - без обязательных решений и подчинения меньшинства большинству. Видимо, кружок просуществовал недолго; по предположению Николаевского, не только Обнинский, но и часть других членов кружка была уже тогда близка к масонству (34).

Высказывалось мнение, ничем, однако, не подкрепленное, что как раз в результате этих контактов стал в том же году издаваться при содействии масонов московский меньшевистский журнал "Возрождение" (35). Очевидно, что простое совпадение названий журнала и масонской ложи не может служить тому доказательством. Новый шаг к сближению с левыми партиями Обнинский сделал позже, в начале 1913г., организуя вместе с А. К. Дживелеговым бюро провинциальной печати "Пресса", чтобы снабжать газеты в провинции статьями столичных публицистов - от прогрессистов до социал-демократов (раньше в Москве действовало партийное бюро, распространявшее статьи только кадетов) (36). В Петербурге депутаты III Думы Некрасов, Н. К. Волков и В. А. Степанов - так же, как и Обнинский, левые кадеты- предложили в 1910г. войти в масонскую ложу председателю думской социал-демократической фракции Н. С. Чхеидзе, который в свою очередь привлек в нее другого депутата-меньшевика Е. П. Гегечкори (37).

Объединительную направленность имела также предпринятая в 1912г. по инициативе М. Горького попытка реорганизации петербургского журнала "Современник". Разочаровавшись к тому времени как в меньшевистских, так и в большевистских заграничных вождях, Горький хотел превратить "Современник" во внепартийный социалистический орган на основе соглашения между старой, либерально-народнической редакцией журнала и рекомендованными им социал-демократами. Предполагалось включить в редакцию Н. К. Муравьева, В. В. Вересаева, А. Н. Потресова и привлечь к сотрудничеству М. Павловича, М. Н. Покровского, Г. В. Цыперовича, В. Базарова и И. И. Скворцова-Степанова. В свои планы Горький посвятил сотрудничавшую в "Современнике" Кускову, которую давно знал через ее подругу Е. П. Пешкову.

Советские литературоведы доказывали, что Горький учел ленинскую критику его намерения создать "журнал без направления". В действительности Горький продолжал настаивать на внепартийности журнала; достаточной базой для литературного объединения было бы, по его мнению,. признание социализма в культуре, федерализма и широкого областного самоуправления.

Соглашение тем не менее не состоялось: редактор "Современника" Е. А. Ляцкий показался социал-демократам "человеком, совершенно лишенным лица, безидейным" (об этом сообщил Горькому Вересаев), а Ляц-кого смутила нетерпимость Скворцова-Степанова; даже Потресов, которого Ляцкий считал человеком "в высокой степени ценным и необходимым для журнала", обнаружил "дух некоторой нетерпимости". "Они меньшевики и внепартийность для них зарез", - писал Ляцкий Горькому. На основании полученной от Ляцкого информации Горький пришел к выводу, что,

стр. 58

вопреки первоначальному замыслу, меньшевики хотят, захватить журнал, превратить его в фракционный орган и "насадить меньшевистскую скуку" (38).

Вывод этот был все же чрезмерно категоричен. Известно, что позже петербургские масоны очень хотели привлечь в "литературную ложу" По- тресова, "но к нему не нашли никаких ходов" (39). Некоторые из тех, на кого рассчитывал Горький, приняли затем участие в других начинаниях объединительного характера, в том числе связанных с масонством.

Справедливо отмечалось, что проблема отношений между большевизмом и масонством все еще остается до конца непроясненной. Из источников, позволяющих судить об этом, наиболее содержательна переписка Скворцова-Степанова с Лениным по поводу совещаний представителей либеральных и социалистических партий, созванных весной 1914 г. в Москве по инициативе прогрессиста Коновалова. Предполагалось достичь соглашения о координации направляемых этими партиями антиправительственных выступлений, чтобы предотвратить новый "государственный переворот" сверху, наподобие третьеиюньского, и заставить правительство осуществить в полном объеме обещания манифеста 17 октября - задача, равнозначная лозунгу "защиты конституции", под которым кадеты и прогрессисты выступали на выборах в IV Государственную думу. По партийному составу участников и характеру предполагаемой деятельности совещания почти ничем не отличались от того московского кружка, о котором рассказал Обнинский в 1908 г. Плеханову и Дану.

На этот раз отклик по крайней мере московских меньшевиков был почти безоговорочно положительным: "Всякие такие совещания являются для нас безусловно желательными, совершенно независимо от того, в какой степени исполнятся надежды, которые мы на них возлагаем", но нужно стремиться, чтобы они вылились, в практические действия, а "не стали просто политической игрой, радикальными разговорами" (40).

После того, как в 1957г. в советской печати впервые были упомянуты "коноваловские" совещания, а затем А. М. Володарская опубликовала в 1959г. указанную переписку,-меньшевик-эмигрант Г. Я. Аронсон оценил совещания как "акцию масонов" и указал, что "среди большевиков, как и среди социалистов других толков, были масоны". Он же первым публично назвал масоном Скворцова-Степанова (41). В советской литературе история совещаний никак не связывалась с масонством, а биографы Скворцова вообще предпочитали обходить этот странный с их точки зрения эпизод молчанием. Лишь в 1972г. В. И. Старцев заметил, что, созывая совещания, Коновалов руководствовался директивой руководящего органа масонской организации, но никаких фактов в подтверждение этого не привел (42).

Несмотря на то, что замысел и ход совещаний уже не раз освещались исследователями (43), невнимательное прочтение документов авторами ряда работ, особенно посвященных масонству, приводит к произвольным утверждениям, искажающим реальную картину событий и явно преувеличивающим возможности масонского движения. Сообщается, что Коновалов то ли действовал с ведома Ленина, то ли связался через Скворцова-Степанова с революционными кругами; что Скворцов- Степанов направил письмо Ленину о совещаниях, выполняя "директиву" Коновалова, чуть ли не продиктовавшего письмо, а сами совещания были ничем иным как переговорами между "братьями" - Скворцовым и Коноваловым; последний выступил на совещаниях с "эксцентричным предложением" "оказать финансовую поддержку Ленину" (Р. Пайпс), и, таким образом, через большевиков, входивших в масонскую ложу, российское масонство давало Ленину деньги; возможно, наконец, что сам Ленин был причастен к масонству.

В последнем случае, кроме ссылки на "масонские" деньги, приводится вовсе смехотворный аргумент - контакты Ленина в эмиграции с масонами- социалистами П. Лафаргом (бывшим масоном), К. Гюисмансом и Э. Ван- дервельде(44), что, видимо, оценивается, исходя из априорного тезиса о большей прочности масонских связей по сравнению с партийными, как нечто более существенное, чем какие-либо другие мотивы, определявшие действия

стр. 59

вождя большевиков. Все это побуждает заново рассмотреть весь комплекс фактов, которые сам Коновалов ретроспективно охарактеризовал как поиск им и его единомышленниками поддержки со стороны радикалов, а Ленин рассматривал как способ подтолкнуть либералов к активному содействию революции (45).