Автор: А. И. Филюшкин

Фигура князя Курбского в отечественной историографии является символической. В нем видят не просто выдающегося полководца и крупного государственного деятеля, но идеолога свободолюбивых взглядов и принципов, отважившегося бросить открытый вызов царю-тирану. Его послания Грозному именуются "первым дошедшим до нас документом русского диссидентства и эмигрантской прозы" ¹ . При описании правления Ивана IV Курбский нередко выглядит антиподом государю-кровопийце. Иными словами, имеет место определенная политическая канонизация беглого князя.

Между тем, несмотря на столь важное место, отводимое Курбскому среди государственных деятелей русского средневековья, его биография изучена слабо. Основные работы о нем, имеющие главным образом публицистический характер, вышли еще в прошлом веке и ныне устарели. Исключением является лишь не потерявший своего научного значения сборник документов Н. Иванишева о литовском периоде жизни князя ² .

В новейшей отечественной историографии новые факты из его биографии найдены И. И. Смирновым, А. А. Зиминым, Р. Г. Скрынниковым ³ . Наиболее полно его жизненный путь описан (исключая литовский период) в диссертации Ю. Д. Рыкова ⁴. Много внимания уделено литературному творчеству Курбского и особенностям его сочинений как исторического источника ⁵ .

В зарубежной историографии значительное место занимает изучение литературного творчества Курбского, изданы с комментариями его сочинения. Особо выделяется единственное фундаментальное биографическое исследование И. Ауэрбах, в котором она подробно освещает московский и литовский периоды жизни боярина, его связи, окружение ⁶ . Этой же проблематике посвящены статьи О. П. Бакуса, вводящие в оборот неизвестные архивные документы, X. Котарского и X. Русса ⁷ .

Дата рождения князя устанавливается лишь на основе его собственных слов. В автобиографической части "Истории о великом князе Московском" он утверждает, что во время "Казанского взятия" 1552 г. ему было 24 года. Следовательно, он родился в 1528 году ⁸ . Первое упоминание Курбского в служебных разрядах относится к 1547 году. Он указан вторым в чиновном списке свадебного поезда князя Юрия Васильевича. В. Д. Назаров относит

Филюшкин Александр Ильич - кандидат исторических наук, преподаватель. Воронежский университет.

стр. 82

появление этого списка к сентябрю - октябрю 1547г., следовательно, это и можно считать датой начала служебной карьеры Курбского ⁹ .

Его должностной рост был медленным: второе упоминание относится лишь к 1550 году. В Тысячной книге он назван сыном боярским 1-й статьи по Ярославлю (вместе с И. М. Троекуровым, причем Курбский стоит в списке на втором месте). Первый известный нам чин Курбского - "стольник в есаулах". Им он был в царской свите при походе на Казань в 1550 году. В том же году, ближе к августу, князь оказался воеводой в Пронске. После этого в мае 1551 г. Курбский - второй воевода полка правой руки, стоявшего у Николы Заразского при традиционной росписи войск по окским рубежам (он был в подчинении боярина П. М. Щенятева) ¹⁰ .

С осеннего Дмитриева дня 1551 г. (26 октября) Курбский служил "по ногайским вестям" в Рязани, вторым воеводой под командованием М. И. Воротынского, а с июня 1552г. - вторым воеводой полка правой руки под Каширой при обороне южных границ (первым был боярин П. М. Щенятев). Получив известия от тульского воеводы Г. И. Темкина-Ростовского о набеге на Тулу крымских и ногайских татар под началом Девлет-Гирея, Щенятев и Курбский выступили со своим полком от Каширы к Туле. В этом походе князь был ранен в голову, руки и ноги. Около 15 июня (но, возможно, и в декабре 1553 г. - датировка спорна) у него возник местнический спор с Д. И. Плещеевым ¹¹ .

В 1552г. Курбский участвовал в "Казанском взятии", о чем позже вспоминал как о наиболее ярком и героическом эпизоде своей биографии. В "Истории о великом князе Московском" он подробно описал свой путь вместе с 13-тысячным войском через Рязанскую и Мещерскую земли, Мордовские леса "исходом на великое дикое поле". При осаде столицы Казанского ханства полк правой руки Щенятева и Курбского, состоявший из 12 тыс. конницы и 6 тыс. пеших стрельцов и казаков, располагался на лугу от р. Казанки до моста на Галицкую дорогу. С 29 августа они ставили осадные укрепления ("туры"). Именно этот полк принял на себя удар татарского войска, пытавшегося прорваться из осажденного города к спасительному лесу.

При прорыве Курбский преследовал казанцев: "Выеде из города и всед на конь и гна по них, и приехав в всех в них, они же его с коня збив и его секоша множество и преидоша по нем замертво многие, но Божиим милосердием последи оздравел". Князь получил много ран, был вынесен из боя без памяти двумя верными слугами и двумя царскими воинами. В своем спасении (благодаря крепким доспехам) он видел божий знак: "Паче же благодать Христа моего так благоволила, иже ангелом своим заповедал сохранити мя недостойнаго во всех путех" ¹² .

Возможно, доблесть Курбского во время "Казанского взятия" оценил царь, и его приблизили ко двору. По словам самого князя, в мае - июне 1553г. он сопровождал Ивана IV во время "Кирилловского езда" (богомольная поездка Грозного по святым обителям с семьей - царицей Анастасией и новорожденным царевичем Дмитрием). Князь утверждал, что именно он вместе с И. Ф. Мстиславским и А. Ф. Адашевым передали царю пророчество старца Максима Грека, что Дмитрий умрет, если государь продолжит поездку. Иван IV не послушался, и Дмитрий погиб из-за небрежности няньки в водах Шексны. Грозный же, вопреки благим советам бояр и их противодействию, поехал в Песношский Яхромский монастырь к "злобесному" Вассиану Топоркову. У него он получил совет: "Не держи собе советника ни единаго мудрейшаго себя", он-то и вдохновил царя на "облютение" и злодейства ¹³ . Рассказ Курбского уникален и не лишен черт самовозвеличения как "государева первосоветника" и хранителя благочестия. Ни подтвердить, ни опровергнуть его нечем.

Вскоре воевода получил новую должность. В октябре 1553г., при выходе на Коломну по вестям о набеге ногаев Исмаил-мурзы, Ахтара-

Исторически достоверные современные изображения Курбского не существуют.

стр. 83

мурзы и Юсупа, он был первым воеводой полка левой руки. 6 декабря 1553г. первым воеводой сторожевого полка Курбский отправился на усмирение казанских татар арской и луговой стороны, "места воевать, которые где не прямят государю". Участие князя в покорении народов бывшего ханства длилось несколько лет. 8 сентября 1555г. он вновь был послан в Казань первым воеводой вместе с Ф. И. Троекуровым усмирять луговую черемису ¹⁴ .

В первый раз по возвращении Курбского с окраины Российского государства в июне 1556г. источники упоминают его с боярским чином. Во время выхода к Серпухову он состоял в свите государя - на последнем, десятом месте; при этом он вел местнический спор со вторым воеводой сторожевого полка окольничим Д. И. Плещеевым ¹⁵ . Однако вхождение в состав Боярской думы мало сказалось на карьере Курбского. В осенней росписи 1556г. по полкам на южных рубежах он вновь был назначен 1-м воеводой полка левой руки. Весной 1557 г. при аналогичной росписи князь занимает знакомую нам должность 2-го воеводы полка правой руки под командованием Щенятева ¹⁶ .

Продвижение молодого боярина ускорилось с началом Ливонской войны. В январском 1558г. походе на Ливонию Курбский и П. П. Головин возглавляли сторожевой полк. Боевые действия продолжались всю весну и лето, в их ходе Курбский вместе с Д. Ф. Адашевым командовал уже передовым полком. После падения Сыренска (июнь) П. И. Шуйский и Курбский должны были "промышляти над ыными немецкими городы". 30 июня пал Новгородок. Его осада длилась три недели, "и билися немцы добре жестоко и сидели насмерть". 6 июля воеводы доложили о своих успехах царю, и к ним с наградами - государевым жалованьем и золотыми - был послан И. Заболоцкий. Под Юрьевом их полки разбили дерптского епископа и "гоняли по самый посад Юрьевской", захватили много пленных и трофеев¹⁷ .

Во второй половине 1558 г. Курбский был отозван с Ливонского фронта. Вместе с Ф. И. Троекуровым и Г. П. Звенигородским он был воеводой в Туле "по царевичевым вестем, как поворотил от Мечи", то есть с 21 декабря, а с 11 марта 1560 г. нес службу в качестве 2-го воеводы полка правой руки на южной границе ¹⁸ .

Весной 1560г. Курбский вновь на Ливонской войне. Во главе большого полка князь ходил "из Юрьева войною в немцы". С мая 1560 г. в боях под Феллином он являлся 1-м воеводой передового полка. 30 августа город пал. Воеводы были из-под него "отпущены в войну" на другую территорию Ордена. В автобиографии Курбский рисует свою исключительную роль при взятии Феллина: Грозный послал его под город в качестве "последней надежды": "Введе мя царь в ложницу свою и глагола мне словесами, милосердием разстворенными и зело любовными... [вынужден] тебя, любимаго моего, послати, да охрабрится паки воинство мое" ¹⁹ . Курбский здесь преувеличивает свою роль, в Ливонии он был одним из видных воевод, но все же не самым главным.

В 1562г. на Великих Луках годовали воеводы П. В. Морозов, В. Д. Данилов, царевич Симеон Касаевич, а с ними государевы бояре: И. И. Турунтай-Пронский и Курбский. Последний вместе с Троекуровым ходил "в войну" и вновь был ранен. Их отряд сжег посады и окрестности Витебска и Сурожа ²⁰ . В августе 1562 г. состоялась неудачная для Курбского битва с литовцами под Невелем. В западных хрониках масштаб поражения русских войск сильно преувеличен. Согласно М. Бельскому, коронный гетман Ф. Зебржидовский послал из Озерищ капитана С. Лесневельского с 1500 солдат и 10 полевыми орудями. Отряд под Невелем столкнулся с превосходящими российскими силами под командованием Курбского. Князь похвалялся, что одними нагайками загонит неприятеля в Москву, но был разбит. Русские потеряли убитыми 3 тыс. - по М. Стрыйковскому; по другим данным - 7 - 8 тыс. (М. Бельский), 15 тыс. (А. Гваньини), поляков же погибло якобы 15 человек. Согласно польским источникам, именно боязнь наказания за столь позорное поражение и вызвала бегство Курбско-

стр. 84

го из России. Однако А. Н. Ясинский обратил внимание на сообщение Псковской I летописи. В ней о сражении говорится лишь то, что "с обеих сторон потернулися и языков наши взяли у них". Таким образом, сокрушительного поражения полк Курбского не понес, но не смог разгромить меньшие силы противника. Описание битвы в польских источниках откровенно хвастливо и грешит многими неточностями: их авторы путаются даже в именах воевод, приписывая эту победу, кроме Лесневельского, С. Замойскому, Сенявскому, Зборовскому и Потоцкому ²¹ . Подобные свидетельства о разгроме Курбского под Невелем не заслуживают полного доверия.

В 1563 г. Курбский принял участие в Полоцком взятии. Он был третьим воеводой сторожевого полка (вместе с царевичем Ибаком, Щенятевым, И. М. Воронцовым). В феврале он поставил осадные укрепления ("туры") против острога до р. Полоты и у р. Двины соединился с полком В. С. Серебряного. Целью ночной постройки укреплений было устрашение осажденных перед началом переговоров об их сдаче. Но переговоры не дали результата, и в дальнейшем отряду Курбского пришлось оборонять "туры" от вылазок литовцев ²² .

Из Полоцкого похода Курбский возвращался в войске Ивана IV. После остановки в Великих Луках он был назначен с 3 апреля 1563г. 1-м воеводой в Юрьев Ливонский (под его началом оказались М. Ф. Прозоровский, А. Д. Дашков, М. А. Карпов, Г. П. Сабуров) ²³ . В этой должности он и пребывал до бегства 30 апреля 1564 года.

Как видно, жизнь Курбского протекала в боях и походах, в "дальноконных градах", по его выражению. Он повоевал фактически на всех трех главных фронтах того времени: казанском, крымском и ливонском. В то же время, не приходится говорить о какой-то выдающейся роли его как полководца и командира. Лишь однажды он командовал, как первый воевода, большим полком (1560 г.), в основном же возглавлял сторожевой, передовой полки, полк левой руки или был вторым воеводой полка правой руки - должности отнюдь не ведущие в воинской иерархии. Нет оснований сомневаться в личной храбрости князя и его боевом опыте, но порой встречающееся в историографии мнение о Курбском как выдающемся и ведущем российском воеводе 1550-х - 60-х годов не подтверждается фактами. Оно основано на заявлениях самого князя, его восхвалении собственных полководческих талантов.

Помимо чисто военной деятельности единственный известный факт участия князя во внутриполитических делах - упоминания о проведении им смотров детей боярских, их поместных верстаний и определении земельного оклада. В Боярской книге 1556г. Курбский упомянут как руководитель дворянского смотра в Муроме в 1555 - 1556 годах. И. И. Смирновым обнаружен в архиве ряд грамот, выданных от имени Курбского. Они удостоверяли "добрую" службу дворян и использовались на смотрах. Об участии боярина в проведении поместного верстания упомянуто также в писцовой выписи от 7 сентября 1560 года ²⁴ .

Проведение воинских и верстальных смотров считалось обычной обязанностью воевод и не свидетельствует о значительной роли Курбского в управлении государством и тем более в проведении курса реформ "Избранной Рады"; как показал Д. Н. Альшиц, нет никаких оснований причислять Курбского к ее членам ". Вопреки распространенной точке зрения, не был князь и приближенным государя и тем более членом Ближней думы. Он один раз упоминается в свите царя (1556 г.), да и то на последнем месте. Нет ни одного свидетельства о его участии в заседаниях Боярской думы; его подпись отсутствует на документах по разработке реформ 1550-х годов и законодательных актов того времени. Мнение о весомой роли Курбского во внутриполитической жизни России 1550-х - начала 1560-х годов основано, как и в предыдущем случае, лишь на его собственных заявлениях. До 1563 - 1564гг. Курбский ничем существенным не выделялся среди других бояр и воевод. Но в 1564 году, 30 апреля, он совершил поступок исключительный: князь бежал в Литву, а позже, в эмиграции, создал ряд

стр. 85

обличительных сочинений, направленных на дискредитацию его былого господина - Ивана Грозного.

Оценка поступков Курбского в историографии неоднозначна. Одни, вместе с Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, Н. Г. Устряловым, В. О. Ключевским, А. А. Зиминым, В. Б. Кобриным и др., признают вынужденность данного поступка и оправдывают изменника ²⁶ . Другие же указывают на факты, свидетельствующие об очевидном предательстве (С. Горский, Н. Иванишев, А. Н. Ясинский, С. В. Бахрушин, Р. Г. Скрынников, С. О. Шмидт и др.) ²⁷ .

Вплоть до 1562г. карьера боярина абсолютно безоблачна, а в апреле 1563 г. он был назначен воеводой в Юрьев Ливонский. Этот факт его биографии оценивается по-разному. Кобрин, Скрынников считают, что данное назначение было проявлением опалы, судя по аналогии с Адашевым, тоже в свое время сосланным в Юрьев. Однако Ясинский обращает внимание на возражение, высказанное царем в его первом послании Курбскому. Иван IV утверждал, что если б Курбский подвергся опале, то он "в таком бы еси в далеком граде нашем (Юрьеве. - А. Ф.) не был, и утекание было тебе сотворити невозможно, коли бы мы тебе в том не верили. И мы, тебе веря, в ту свою вотчину послали". Ясинский подчеркивает, что, являясь юрьевским наместником, Курбский фактически оказывался наместником всей завоеванной территории Ливонии с достаточно широкими полномочиями (вплоть до права ведения переговоров со Швецией) ²⁸ . Назначение на такую должность вряд ли можно расценивать как проявление опалы.

Есть, однако, и свидетельства того, что князь чувствовал себя на новом месте неуютно. Скрынников указывает, что уже через несколько месяцев по прибытии в Юрьев Курбский обратился с письмом к монахам Псково-Печерского монастыря: "И многажды много челом бью, - писал он, - помолитес обо мне окаянном, понеже паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают". За аллегорическим образом Вавилона, по словам ученого, скрывалась царская власть, от нее боярин ждал напасти и беды ²⁹ .

Имелись ли основания для подобных ожиданий? Видимо, да. У князя, пытавшегося изобразить себя безвинно пострадавшим, рыльце было в пуху. Установлено, что уже в январе 1563г. Курбский завязал изменнические связи с литовской разведкой. 13 января 1563 г. Сигизмунд II в письме Раде Великого княжества Литовского благодарил витебского воеводу Н. Ю. Радзивилла "за старания в отношении Курбского" и дозволял переслать его послание Курбскому или Мстиславскому. В письме говорится о некоем "начинании" князя-изменника. По заключению Скрынникова, речь идет о передаче им сведений о передвижении русской армии, что способствовало поражению русских войск в сражении 25 января 1564 г. под Улой ³⁰ .

Как указывает Иванишев, незадолго до бегства, в начале 1564г., Курбский получил из Литвы два письма (от Сигизмунда II и от Радзивилла и Е. Воловича), гарантирующих беглецу поддержку, теплый прием и награду. В привилее Сигизмунда на Ковельское имение сказано, что боярин выехал "з волею и ведомостью нашою господарскою и за кглейты (опасные грамоты. - А. Ф.) нашим службам в подданство наше господарское приехал". В завещании от 24 апреля 1583 г. Курбский утверждал, что в 1564г. ему было обещано за эмиграцию богатое содержание ³¹ .

По Скрынникову, кроме предательских сношений с литовцами, "измена Курбского... заключалась в том, что он, состоя в родстве с удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким, обсуждал вместе с другими членами Боярской думы проект низложения Ивана IV и передачи трона князю Владимиру". Думается, роль Курбского в заговорах, связанных с фигурой Старицкого, Скрынниковым преувеличена. Она основана на поздних тенденциозных обвинениях, возведенных царем на беглого боярина в письмах и наказах послам. Независимыми источниками факт связи Курбского со сторонниками Владимира Андреевича не подтверждается, князь же в своем третьем послании его отрицал: "Воистину, о сем и не мыслих, понеже и не был достоин того" ³² .

стр. 86

Таким образом, утверждение Курбского о внезапности его бегства из России из-за опасения несправедливых гонений является ложным. Он бежал, опасаясь раскрытия своих изменнических связей с литовцами, но перед этим позаботился о гарантиях оплаты своего предательства. Скрынников обратил внимание на опубликованное Г. З. Кунцевичем свидетельство Литовской метрики о выезде князя. Когда последний пересек границу, обнаружилось, что он обладает огромной суммой денег: 300 золотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44(!) московских рубля. Происхождение этих денег неизвестно, но показательно, что они практически все в "иностранной валюте", что позволяет предположить: за измену боярин получил не только земельные, но и денежные пожалования ³³ .

Устрялов приводил следующую легенду об обстоятельствах побега: "В та же лета (1564г. - А. Ф.) во граде Юрьеве Ливонском быша воеводы князь Андрей Михайлович Курбский да зять его Михаиле Федорович Прозоровский. Князь же Андрей, уведав на себя царский гнев и не дождався присылки по себя, убояся ярости цареви. Помянув же прежния свои службы и ожесточися. Рече же супружнице своей сице: "Чесо ты, жено! Хочеши: пред собою ли мертвым мя видети, или за очи жива мя слышати!" Она же к нему рече: "Яко не точию тя мертва хощу видети, но ниже слышати о смерти твоей, господина моего, желаю!" Князь же Андрей прослезився, и, целова ю и сына своего деятолетна суща, и прощение сотворив с ними, и чрез стену града Юрьева, в нем же бысть воеводою, прелезе; ключи же врат градных поверже в кладезь. Некто же верный раб его, именем Васька, по реклому Шибанов, приготовя князю своему кони оседланы вне града, и на них седоша, и к литовскому рубежу отъехаша и в Литву приидоша" ³⁴ .

Однако обстоятельства бегства были не столь романтическими. Курбский выехал 30 апреля 1564г. с тремя лошадьми и 12 сумами добра. По Ниенштедту, он бросил беременную жену. Путь князя лежал через замок Гельмет, где он должен был взять проводника до Вольмара; там его ждали посланцы Сигизмунда. Но гельметцы арестовали изменника, ограбили его и как пленника повезли в замок Армус. Там местные дворяне отняли у него лисью шапку, отобрали лошадей. В Вольмар Курбский прибыл ограбленный до нитки. Позже Курбский судился с обидчиками, но вернул лишь некоторую часть похищенного. В эмиграции он особо жалел об оставленных в России дорогих доспехах и библиотеке. Литовский воевода А. Полубенский предлагал выменять их на русских пленных, но ему отказали ³⁵ .

Позже Курбский связывал свое бегство с угрозой гонений и репрессий: "Изгнанну ми бывшу без правды от земли Божий и в странстве пребывающу... И мне же нещасливому что въздал? Матерь ми, и жену, и отрочка единаго сына моего, в заточению затворенных, троскою (горестью [польск.]. - А. Ф.) поморил; братию мою единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил, служащих ему верне, имения мои и их разграбил, и над то все горчайшего: от любимаго отечества изгнал, от другов прелюбезных разлучил!" (Предисловие к "Новому Маргариту") ³⁶ . Однако описанные князем гонения имели место после его бегства и были во многом им же и спровоцированы. То, что Курбский во всех своих произведениях стремился оправдать эту измену и подвести под нее высокоморальные основания, показывает, насколько этот вопрос мучил его совесть.