Автор: Ю. Ф. Иванов

Родился Иван Васильевич Лучицкий 2 июня 1845 г. в Каменец-Подольске. Его отец преподавал древние языки в духовной семинарии, заслужив среди воспитанников репутацию лучшего учителя. Саркастически относясь к религиозным ритуалам, он вынужден был перейти в светское учебное заведение. Сына он подготовил к поступлению сразу в третий класс гимназии. В 1857 г. в этом учебном заведении еще царили николаевские порядки. Гимназистов частенько пороли. В первый же день занятий "мальчик был напуган угрозой телесного наказания, а на другой день и наказан за какой-то пустяк. Результатом этих первых впечатлений была горячка, от которой он оправился только через три месяца"(1). Этот случай, и вообще вся обстановка, в которой проходило детство, повлияли на характер Ивана Васильевича, всякого рода угнетение было для него неприемлемым. Характерен был и круг его чтения. В VII классе юноша уже читал серьезные исторические сочинения. Занимаясь по реакционному учебнику Н. В. Устрялова(2), Лучицкий утратил интерес к родной истории. Напротив, учебники В. Я. Шульгина(3) приохотили его к всеобщей истории. Особое впечатление на гимназиста произвело описание борьбы Нидерландов с Испанией. Нидерландскую революцию Шульгин трактовал как национальное движение и выступление против католицизма. Впоследствии Лучицкий рассказывал Е. В. Тарле, что эта концепция совпала с его настроением, созданным, в частности, и принудительным хождением по воскресеньям и праздникам в церковь под ферулою ханжи инспектора, а также тягостной зубрежкой закона Божьего. В конце 1861 г. отца перевели в 1-ю киевскую гимназию, в которой сын и завершил свое среднее образование. Украдкой гимназист бегал в университет и с увлечением слушал яркие лекции Шульгина, воссоздающие живую историческую среду.

В 1862 г., Лучицкий поступил на историко-филологический факультет Киевского университета; тогда же Шульгин его покинул, отказавшись читать одновременно с курсом всеобщей и русскую историю. После этого на факультете остались весьма посредственные преподаватели. Лучицкий предпочитал добывать знания самостоятельно. О его успехах свидетельствовала назначенная ему стипендия Кирилла и Мефодия - 240 руб. в год (при прожиточном минимуме киевского студента- 25 руб. в месяц), которую предоставляли "недостаточным студентам, отличным по успехам в науках и поведении".

В середине 1863-1864 учебного года молодой человек предпринял попытку поправить положение дел на факультете. "Отчаявшись в возможности найти руководителя работ я, пользуясь еще существовавшим правом сходок, решил выставить объявление и созвать студентов-историков для обсуждения вопроса о наших занятиях. Сходка состоялась. Я изложил положение дел в факультете, отсутствие профессора по новой и русской истории и предложил обратиться к факультету с просьбою избрать на кафедру русской истории Костомарова, кандидата по новой истории не было ни единого"(4). Министерство народного

Иванов Юрий Федорович- кандидат исторических наук.

стр. 150

просвещения не утвердило Н. И. Костомарова. Вакантное место попытался получить А. Добряков, подготовивший магистерскую диссертацию "Русская женщина в домонгольский период" (СПб. 1864). Появился претендент и на кафедру новой истории- некий Авсеенко, с диссертацией на право чтения лекции, (pro venia legend!) (по университетскому уставу 1863 г. существовала такая форма допуска к преподаванию). Вступительная лекция этого претендента оказалась слабой, и на очередной сходке студенты решили его бойкотировать. Тогда же Лучицкому поручили прорецензировать книгу Добрякова. Девятнадцатилетний студент третьего курса выполнил поручение и поместил свою первую печатную работу в газете "Киевлянин" за 24 и 26 ноября 1864 года, Лучицкий подверг книгу квалифицированному разбору, выявил ее слабые стороны. Использовав обширный сравнительно-исторический материал, он показал, что магистрант не заметил того, что фактическое положение женщины резко отличалось от юридического, не заметил и различия в положение средневековых женщин в зависимости от их сословной принадлежности. Рецензент обратил внимание и на ограниченность источниковой базы монографии. Отзыв произвел впечатление и претенденту отказали в кафедре. Так Лучицкий впервые публично проявил свои незаурядные общественные и научные способности.

В следующем году факультет объявил тему медального сочинения "Влияние греко-византийской культуры на развитие цивилизации в Европе". Лучицкий с большим старанием взялся за нее. Однако медали не получил. На торжественном акте награждения в его адрес было сказано: "Несмотря на огромность труда и многие весьма умные и дельные исследования, он оказался по направлению односторонним"(5). Факультетскому большинству не импонировал бунтарский дух молодого человека, его отрицательное отношение к славянофильству и приверженность позитивизму.

В 1868 г. Лучицкий окончил университет со званием кандидата, и был оставлен для приготовления к профессорскому званию. За отведенный двухлетний срок он сдал магистерский экзамен и напечатал работу "Адам Фергюсон и его историческая теория", которую намеревался защищать в качестве диссертации pro venia legendi. Почему эта защита не состоялась, выяснить не удалось. Возможно сыграли роль те же факторы, которые помешали получить медаль. Лучицкий исследовав систему философии истории, выдвинутую шотландским мыслителем, обосновал и развил мысль о том, что причины перемены взглядов на исторические события, кроются не в качествах человеческой природы, а определяются условиями общественной жизни. Высказанная идея была направлена против еще не изжитого гегельянства и соответствовала идеям позитивизма, которые молодой ученый всецело разделял. И, выбирая для исследования историю религиозных войн, он предполагал подтвердить позитивистское понимание религиозных верований как производного, второстепенного фактора истории.

Поскольку срок пребывания Лучицкого, выражаясь современным языком, в аспирантуре закончился, он в 1869 г. определился учителем русского языка и церковно-славянской словесности в Киево-Подольскую прогимназию. На следующий год его там же назначили учителем истории и географии. Тогда же в Петербурге была издана первая книга Лучицкого "Гугенотская аристократия и буржуазия на юге после Варфоломеевской ночи (до Булонско-го мира)". Она публично защищалась в качестве диссертации pro venia legndi, что вызывает определенное-недоумение. Обычно подобные диссертации защищали без предварительного магистерского экзамена. Лучицкий же таковой полностью сдал. Его книга была вполне оригинальной. Почему же она не защищалась в качестве магистерской? Скорее всего против Лучицкого интриговали консерваторы, которых по давней традиции именовали "немецкою партией". Став магистром, ученый получил бы основания претендовать на должность штатного доцента, а защитив диссертацию pro venia legoendi, приобретал права приват-доцента, без права голоса на факультете и регулярного жалования, Последующие события подтверждают это предположение.

Магистерскую диссертацию "Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции" (Киев. 1871) Лучицкий защищал в Казанском университете. Его оппонент Н. А. Осокин предрек: "Лучицкий обещает быть талантливым исследователем". Еще до защиты магистрант прочитал две пробные лекции. Для первой он избрал тему "Мишель Лопиталь и его деятельность по отношению к французским религиозным партиям". В ней Лучицкий отстаивал веротерпимость и изложил свое понимание сущности идеального государства, которое должно было стать надклассовым, "преследовать высшие цели, стремиться к введению общего закона для всех и вместе с тем освободиться от всякого влияния на него элементов, входящих в общество". Реформацию лектор оценил двояко, С одной стороны положительно как явление, способствующее поступательному движению истории. С другой - отрицательно, поскольку она подчиняла поступки людей строгому надзору

стр. 151

и сковывала жизнь мелочными правилами. А главное, реформация во Франции, Шотландии и некоторых других странах соединилась с реакционными тенденциям. Высказанные здесь идеи получили развитие в последующих трудах ученого.

Вторая лекция читалась на тему заданную факультетом: "Генерал Монк". На ее подготовку лектору отвели всего один день. Ему некогда было обдумать материал, да и вообще эта тема не совпадала с его научными интересами. Лекция получилась бледная. Причины реставрации Стюартов в ней объяснились довольно банально: могучим порывом "монархического чувства, укоренившегося в англичанах". Возможно, что такая трактовка преследовала определенную цель: не дать повода для нападок. Факультет обе лекции оценил положительно. Казалось, перед молодым ученым открывалась дорога в штатные доценты. Факультет составил лестное представление, отметив, что диссертации по новой истории стали появляться в России совсем недавно. "Труды г. Лучицкого (pro venia legendi и магистерская диссертация) всего третий пример в этом роде. Таким образом в его лице факультет приобрел бы преподавателя, деятельность которого главным образом была бы посвящена отделу истории, долее всего других находившуюся у нас в стороне и который по своей обширности и сложности требует особого специалиста"(6). Напомним, что новую историю в прошлом столетии начинали с рубежа XV-XVI веков.

Получить должность штатного доцента Ивану Васильевичу на этот раз не удалось. Совет университета его забаллотировал. Профессор кафедры римской словесности В. И. Модестов, человек для Киева свежий, стоявший вне университетских дрязг, высказался откровенно: "Забаллотировка г. Лучицкого в доценты всеобщей истории без малейшего к тому основания, вопреки всякой справедливости, а прямо в ущерб интересам университета, произвела на меня очень удручающее действие... Во всяком случае я видел здесь новое доказательство, что в университете св. Владимира в решениях большинства профессоров интересы науки и преподавания играют наименьшую роль, а все напротив, отдается в жертву интриги..."(7). Реакционное большинство профессуры не хотело иметь дело с талантливым ученым, придерживающимся, независимых взглядов.

Лучицкий остался приват-доцентом, работая почти без оплаты (ему платили в конце учебного года, из оставшихся сумм). Зато как приват-доцент, он имел возможность получить заграничную командировку, чем и воспользовался. В марте 1872 г. приказом по Министерству ему оформили командировку, и Лучицкий выехал во Францию для работы в архивах, библиотеках, научных учреждениях. Он не ограничивается сбором материала для докторской диссертации. Познакомился с учениками О. Конта: издателем журнала "Позитивная философия" Э. Литтре, позднее Г. Н. Вырубовым, русским философом- позитивистом и довольно долго находился под их влиянием. Он близко сошелся с П. Л. Лавровым и другими эмигрантами-народниками, встречался с французскими социалистами, дружил с участниками Парижской коммуны П. Корье и П. Ланжалле. Это укрепляло его в убежденности о необходимости переустройства общества на более справедливых началах.

Заграничную командировку Лучицкий использовал и для знакомства с методами преподавания истории в европейских университетах. Четыре месяца 1873 г. ученый провел в Лейпциге, изучая методику профессора Г. Вуттке, которая отличалась от методики Л. Ранке, первым введшим исторические семинары в практику университетского преподавания. Но если Ранке на своем семинаре разбирал определенный источник, то Вуттке ставил перед студентами проблему, что способствовало приобретению навыков критического подхода к самым сложным вопросам исторической науки. Привлекло Лучицкого и то, что в семинаре Вуттке анализу проблемы предшествовало ознакомление с ее историографией, без изучения которой, считал Лучицкий, студент "не будет знать за что взяться, чего искать"(8). Он приобрел умение "приохотить слушателей к самостоятельной работе над источниками"(9). Однако Вуттке нередко ставил перед студентами непосильные задачи. Лучицкий же учитывал степень подготовки своих слушателей, старался не подсказывать им решения поставленной проблемы, учил их самостоятельно приходить к выводам.

В конце 1873 г. Модестов, улучив момент, когда отсутствовали основные недоброжелатели Лучицкого, предпринял удачную попытку утвердить его на должность штатного доцента. В начале следующего года он был избран 26-ю голосами при 10-ти против. Однако противники Лучицкого не унимались. В 1879г., уже имевший европейскую известность, он на выборах в ординарные профессора, получил 19 голосов за и 28 против. В 1881 г. ситуация повторилась (17 против 24). Удалась лишь третья попытка в 1888 году. "Всем, или огромному большинству студентов, было известно, что в совете нашего университета, писал один из тогдашних студентов, постоянно интригуют профессора, то из-за командировок, то из-за выбора и баллотировки доцентов на профессорские кафедры"(10).

стр. 152

Лучицкому поручили читать общий курс новой истории. Иван Васильевич вел его неохотно, полагая, что содержание его курса студент может прочитать самостоятельно. Он предпочитал специальные курсы. Для них бралась мало разработанная, или тенденциозно освещенная в литературе тема. Любил он также излагать историю тех стран, которые были мало изучены русскими исследователями. Он приводил подробную историографию, подчеркивал необходимость пересмотра определенных вопросов, а затем знакомил слушателей с результатами собственных изысканий, С особой тщательностью он рассматривал критические замечания оппонентов, парируя их контраргументами. Все это давало возможность студентам приобщиться к исследовательской лаборатории профессора и стимулировало их собственные опыты в научной сфере. Студенты постоянно пользовались книгами из огромной библиотеки Лучицкого (позже переданной родному университету) и его обширными выписками из заграничных архивов.

Основным направлением научных поисков Лучицкого первоначально была история гугенотов. Ей была посвящена и докторская диссертация "Католическая лига и кальвинисты во Франции" (Киев. 1877), защищенная в марте того же года в Петербургском университете. Чем его привлекла данная тематика? Объясняют это подсказкой Костомарова, благодаря которой он отыскал в Петербургской публичной библиотеке переписку ряда современников религиозных войн во Франции, а также тем, что необходимые публикации источников находились под рукою в Киевском университете. Однако Лучицким руководило и стремление проверить правильность чисто религиозной трактовки событий XVI в. во Франции. И действительно, познакомившись с источниками, в том числе в архивах Монпелье, Тулузы, Мон-тобана (протоколами политических собраний гугенотов, заседаний консистории, выступлениями пасторов), Лучицкий убедился, что речь шла о жесточайшей борьбе за власть между классами, сословиями, политическими группировками. Одни стремились установить теократическое государство, другие прикрываясь религией, пытались покончить с политикой централизации страны, проводимой королевской властью.

Лучицкий пересмотрел точку зрения Ж. Мишле (1798-1874), который воспринимал события XVI в. как выступление третьего сословия, объединившегося в гугенотскую партию против католического дворянства и абсолютизма. Лучицкий доказал, что руководство в обеих соперничавших партиях- и в католической, и в гугенотской- принадлежало дворянству, в равной степени добивавшемуся восстановления феодальной раздробленности Франции и стремившемуся овладеть политической властью.

Вместе с тем Лучицкий не обошел вниманием и "среднее сословие", отрицательно относившееся к этим планам. Утверждая, что борьба буржуазии с феодальной знатью постоянно составляла "существенную черту французской истории"(11), Лучицкий объяснил причины активности средних слоев: "Среднее сословие и буржуазия, являлись, бесспорно, главным и наиболее важным элементом строя тогдашнего времени. В их руках были капиталы, финансовые средства и связанные с ними силы и влияние. Среднее сословие являлось представителем индустриальных интересов, этой основы европейского общества нового времени, ему принадлежало будущее". Не трудно заметить, что здесь Лучицкий распространял на XVI в. тенденции, более характерные для позднего времени, вследствие чего допускал определенные преувеличения. Фактически буржуазия играла в то время более скромную роль. Отсутствует у него и более или менее точное определение того, что он называет средним сословием: иногда это буржуазия, иногда более широкий слой населения. Но гораздо важнее то, что Лучицкий обратил внимание на стремление этого сословия играть самостоятельную роль, а также на городские низы, добивавшиеся участия в городском управлении, повышения заработной платы. Его интересовало то, как эта борьба отражалась на ходе гражданской войны. Одновременно Лучицкий констатировал ухудшение положения крестьянства, вследствие военных действий и усиления феодального гнета. Франция в 70-е годы XVI в., считал Лучицкий, все более разорялась и при данной "системе управления для нее не существовало иного выхода, кроме разрушения существующего порядка"(12). Эти мысли и наблюдения получили поддержку в русской и французской научной литературе.

Лучицкий предполагал продолжать свои исследования по указанной теме. Однако второго тома докторской диссертации не последовало. В популярном у демократов органе "Отечественных записках" появилась резко отрицательная рецензия на труд Лучицкого. Неизвестный автор не касался научных достоинств книги. Он ставил вопрос о том, что русская историческая наука оторвалась от потребностей общества. Рецензент писал: "О разобщенности русской науки от струи общественной жизни давно уже и много было говорено, но тем не менее и до ныне эта разобщенность составляет преобладающий фактор. Не трудно видеть какие последствия вытекают из этого для нашей науки; отворачиваясь от

стр. 153

жизни и имея в виду только "интересы чистой науки", наши ученые как бы забывают, что самая эта наука постоянно выскальзывает из-под ног, и на место ее является простая эрудиция". Далее автор, пересказав основное содержание рецензируемого труда, заключил;

"Если книга г. Лучицкого появится в переводе на французский язык, она будет не бесполезной исследователям той же эпохи; изданные им акты, без сомнения, пригодятся французским ученым, но какое значение может принадлежать этой книге в русской научной литературе, сказать трудно". Рецензент пожелал, чтобы научная деятельность Лучицкого "была связана более живыми нитями" с русской читающей публикой. "Без сомнения, тогда эта деятельность будет стоять на почве гораздо более твердой и плодотворной, нежели теперь"(13).

Отзыв в любимом журнале больно задел ученого и способствовал его переключению на иные исторические сюжеты. Во втором томе монографии Лучицкий намеревался представить состояние французского общества в 70-х годах XVI в. на основании статистического исследования, Он собирался подробно остановиться на положении правительства, показать классы на которые разделилось общество, и взаимоотношения между ними. Основной материал исследователь уже собрал, занимаясь в Парижском национальном архиве, но его обработка была заброшена.

Лучицкий придавал большое значение работе историка по выяснению законов развития общества, хотя и полагал, что непосредственно эта задача не входит в компетенцию историков; "Дело историка - исследование конкретных фактов, отдельных видов или подвидов, разновидностей явлений общественной жизни и общественного развития"(14). Открытие законов- дело социологов, историки должны ограничиваться точным описанием фактов. "Мы не оцениваем фактов, мы не имеем целью исследовать, были ли они дурны или нет, мы констатируем их" - утверждал Лучицкий (15). Он неоднократно повторял, что партийность противоречит объективности историка, очень часто заставляя его "давать то или другое освещение фактам, освещение, извращающее самые факты"(16). Будучи явным франкофилом, он полагал, что партийностью особенно грешит германская историография. Сам же Лучицкий настойчиво искал путей преодоления субъективности в исследованиях. "Выбор сюжета, способ его обсуждения и изложения - писал он,- отношение к нему авторов, все это не находится ни в малейшей связи с научными задачами", В конце концов историк остановился на статистическом методе, признав его наиболее объективным.

К. Маркс читал некоторые статьи Лучицкого. В свою очередь и Лучицкий знакомится с работами Маркса, оставаясь чуждым его идеям, в частности формационному подходу к изучению истории. Под феодализмом Лучицкий понимал систему политической раздробленности. Поэтому грань между средневековьем и новым временем, по его мнению, пролегала на рубеже XIII-XIV вв., когда началась централизация государства, и стал утверждаться принцип разделения светской и духовной власти, нанесший удар феодально-католическому устройству общества, что стало возможным благодаря "среднему сословию", поддержавшему власть светскую, и начавшемуся разложению феодального строя, Лучицкий быстро подхватывал новые научные идеи. Все большее значение придавал он экономическим вопросам. В начале 80-х годов ученый своими трудами доказал свою принадлежность "к последователям того направления в науке, которое ставит на первом плане историю общественного строя, учреждений, экономических отношений и т.д."(17). Марксистскую же теорию об определяющей роли производства ученый не разделял.

Внимание Лучицкого привлекла история общины на Украине и на Западе. Все началось с того, что ему, ставшему почетным мировым судьей Золотоношского уезда Полтавской губернии, пришлось натолкнуться на "существование каких-то иных отношений сверх тех, которые вытекают из факта личной подворной собственности"(18). Исследователь принялся изучать протоколы судебных процессов XVIII в., и применяя ретроспективный метод анализа, пришел к убеждению, что на Левобережной Украине повсеместно существовало общинное землевладение. Кроме того, им была открыта и изучена оригинальная форма землевладения, отличавшаяся от общинной и еще в большей степени от подворной (19). В заграничных архивах ученый обнаружил свидетельства существования общины в Испании. Им было выявлено многообразие форм общины и прослежена эволюция общинного землевладения в этой стране. Этот вывод был заострен против славянофилов, утверждавших, что общинный быт был будто бы присущ исключительно славянам, и придававших самому понятию "общины" вообще некую мистическую окраску.

Лучицкий обнаружил ранее не известные формы общины в Дании и в Лифляндии в XVI-XVII веках. Его заинтересовали общинные образования в Италии нового времени. Лучицкий показал, что община не является специфической принадлежностью той или иной

стр. 154

расы или нации, а свойственна "всему человечеству, всем его расам"(20). Аграрные отношения в разных странах стали в творчестве историка доминирующими. По словам Н. И. Кареева, "крестьянский вопрос в семидесятых годах в сознании русского общества был центральным социальным вопросом"(21). И позднее он постоянно поднимался в прессе и программах различных партий. Так что не случайно в России на рубеже веков сложилась знаменитая "аграрно-историческая школа", представленная блистательными историками, в том числе и Лучицким. Постепенно он остановился на истории французской деревни накануне и в ходе Великой французской революции, Причем из всей массы вопросов, связанных с данной темой, Лучицкий избрал два и на них сосредоточился. Это, во-первых, вопрос о распространении и состоянии мелкой крестьянской собственности перед революцией, а, во-вторых, о влиянии распродажи национальных имуществ на крестьянское землевладение.

О существовании и значительном развитии мелкой поземельной собственности во Франции до революции впервые писал А. Токвиль(22), который однако не привел убедительных аргументов в подкрепление своей теории, да и саму проблему поставил в самой общей форме без указания на то, какие слои населения владели землей и каковы были размеры их владений. Теория Токвиля имела во Франции и горячих приверженцев и еще более горячих противников, которые доказывали, что в предреволюционное время происходила концентрация земельных владений. Впрочем, аргументация носила в основном характер логических умозаключений и лишена была статистических подкреплений. Кареев скептически относится к выводам французского историка(23).

Лучицкий попытался проверить догадку Токвиля и отправился искать соответствующие источники. Его ученица по Петербургским высшим женским курсам передавала слова своего руководителя; "Для такой работы, раз она должна быть выполнена при единственно научном условии т. е. на основании историко-статистического метода, потребовались бы десятки лет. В действительности, в полном объеме ее могла бы выполнить лишь целая специальная комиссия" (24).

С 1894г. и до начала первой мировой войны Лучицкий ежегодно (с перерывом в 1906- 1908 гг.), пользуясьлетними отпусками и редкими командировками, занимался в архивах Франции, Работа шла интенсивно. Так, в 1895 г. Лучицкий провел во Франции два с небольшим месяца. За этот сравнительно короткий срок он успел сделать многое: пополнил собранные в предыдущем году данные по департаментам Па-де Кале и Кот-д'Ор, затем ученый занимался в архивах департамента Устьев-Роны (Марсель), где работал в сельских хранилищах кадастровых книг за несколько столетий. Потом перебрался в департамент Д-л'Эн (Лан). Вдепартаменте Нижней Сены (Руан) Лучицкий успел просмотреть и отобрать нужные документы, а снять с них копии поручил местным работникам, хотя обычно все выписки производил сам или с помощью жены.

О том, как увлеченно работал Лучицкий в архивохранилищах, писал Кареев: "В некоторых городах архивисты доверили русскому ученому ключи, дабы он имел возможность начинать работу раньше и кончать позже официальных часов, чем он широко пользовался, приходя в архив чуть не тотчас же после восхода солнца и оставаясь до сумерек. Это рассказывали мне некоторые французские историки, которым сделался известным и эпизод его столкновения с архивной администрацией одного города, которая отказала Лучицкому в том, что он уже привык считать своим правом"(25). И даже при таком самозабвенном труде ученый не смог последовательно изучить район за районом. В его работах по данному вопросу (их около 20) брались административные округа достаточно удаленные друг от друга, что сказывалось на точности конечных результатов. Историк готовил обобщенный труд, в котором он собирался привести полное обоснование своим наблюдениям и выводам. Смерть, однако, помешала ему завершить обширный труд.

Первая значительная работа Лучицкого по увлекшей его теме называлась "Крестьянское землевладение во Франции накануне революции (преимущественно в Лимузене")(26); Большой интерес представляли и отдельные статьи, публиковавшиеся в различных изданиях"(27). Изучая распределение земельной собственности, Лучицкий исходил из того, что вся земля, которой владели крестьяне, являлась их собственностью. Это представление возникло у него вследствие соединения народнических симпатий и жизненных наблюдений. "Стихийное тяготение к земле,- говорил Лучицкий,- заставляющее теперь земледельца идти на бешеные арендные цены, которых земля ему заведомо не возвратит, лишь бы получить право пахать и сеять, побудит согласиться внешним образом на всякие условия при дополнительном наделении, но в душе, про себя, земледелец все-таки будет смотреть на отведенное ему поле, как на свою полную неотъемлемую собственность"(28).

Кроме кадастров он изучал податные книги, которые давали возможность вычислить доходность крестьянской земли и процентное отношение между крестьянским, буржуазным,

стр. 155

дворянским и церковным землевладением накануне революции. Лучицким были просмотрены акты продажи национальных имуществ, в которых указывались профессии покупателей. Много сведений об отношении крестьянства и дворянства к аграрной реформе он почерпнул из переписки прокуроров общин с Национальным собранием в 1789--1790 годах.

Начав изучать сеньориальные документы в департаменте Сены и Уазы, расположенном в сфере экономического влияния столицы (сюда входил и Версаль), Лучицкий выявил преобладание дворянской собственности. Из 75 тыс. арпанов земли дворянству принадлежало 68%, духовенству- 10%, буржуазии- 22%, крестьянская собственность практически отсутствовала. Он поспешил объявить, что для французской деревни кануна революции, характерен процесс обезземеливания крестьянства. Однако, накопив материал по 31 департаменту, Лучицкий изменил свое мнение. Вывод его стал сводиться к тому, что поземельная собственность дворянства составляла от 15 до 20%. Духовенство в деревнях владело не более чем десятью процентами территории. Поземельная собственность буржуазии была довольно значительна, особенно вблизи крупных городов. Крестьянские владения колебались по регионам. На юге и в центральных департаментах доля крестьянской земли часто превышала 50%, На севере и западе их доля была меньше. И хотя крестьянству перед революцией уже принадлежала значительная часть земли, возрастала раздробленность крестьянских владений. Разделы земли в силу наследования повлекли за собой увеличение численности очень мелких собственников. Ученый также выявил корреляцию между ростом числа лиц с недостаточным доходом от земледелия и распространением сельских промыслов: ремесла или торговли. Лучицкий доказывал, что было бы ошибкой признать за указанными ремесленниками и торговцами роль "разбогатевших членов общин, роль- которую так охотно приписывают им,- сельских кулаков"(29). Чем же обосновывал он свой вывод? Оказалось, что все эти плотники, кузнецы, сапожники, торговцы обеспечивались землей ниже землевладельца. Они либо не имели земли вообще, либо обладали всего лишь огородом, изредка арендовали чужую землю. При страсти к приобретению земли, которая царила во Франции во второй половине XVIII в., разбогатевшие торговцы и ремесленники непременно должны были стараться увеличить свою земельную собственность. Коль скоро такого явления не наблюдалось, следовательно они не обладали достаточными средствами. Лучицкий был убежден, что предреволюционная деревня подверглась глубокой дифференциации, которая усилилась в период революции.

Стремясь постичь причины роста недовольства во французском крестьянстве в 70-е - 80-е годы XVIII в., исследователь обнаружил тенденцию к усилению сеньориальной реакции. Если в начале XVIII в. о многих феодальных правах стали забывать, некоторые повинности даже перестали взиматься, то во второй половине века усилилась тенденция к возобновлению забытых и неосуществлявшихся прав, взысканию накопившихся за многие годы недоимок. Все это вместе с растущей арендной платой, обусловило вспышку протеста к началу 1789 года.

Исследуя вопрос о влиянии на деревню распродажи национальных имуществ, Лучицкий убедился, что революционное аграрное законодательство преследовало прежде всего фискальные цели. Он показал, что от продажи национальных имуществ выиграла не одна буржуазия, хотя вокруг крупных городов она скупила не менее 40-45% продаваемой земли. За счет национальных имуществ увеличивали свои владения и крестьяне, и деревенские ремесленники, совмещавшие занятия ремеслом с сельским хозяйством. Лучицкого особо заинтересовала судьба объединений покупателей, которые создавались специально для приобретения крупных владений. Крестьяне, поденщики, сельские ремесленники, порой жители целой деревни складывались деньгами с целью не упустить лакомого земельного куска. Затем такие земли делились и оказывалось, что наиболее предприимчивые селяне сосредоточивали в своих руках большую долю купленного. И хотя общая земельная собственность крестьянства возросла, малоземельные и вовсе безземельные селяне от революции не выиграли. Неравномерность распределения земельной собственности среди сельского населения не облегчила их положение. Лучицкий заключил; "В этом отношении вся работа революции оказалась бесплодной"(30).

Общий вывод Лучицкого сводился к тому, что французская революция лишь в незначительной мере способствовала переходу земли в руки крестьян; примечательно, что данный вывод совпал с аналогичным заключением его постоянного оппонента М. М. Ковалевского, который в яростной полемике отрицал существование мелкой крестьянской собственности, понимая под последней полную и, безусловно, частную.

При первом знакомстве с сутью их спора возникает предположение, что несовпадающие результаты двух исследователей обусловливались разностью использованных источ-

стр. 156

ников, Лучицкий предпочитал материал, допускавший статистическую обработку. Ковалевский опирался на крестьянские наказы Генеральным штатам, хотя и понимал, что они составлялись не крестьянами. Так именно оценил полемику С.П.Погодин(31). Но причина, думается, скрыта глубже. Ковалевский в мемуарах разразился филипикой: "Когда утверждают, что тот или другой вопрос может быть научно разработан только на основании историко- статистического метода в приложении к ряду столетий, то я как несколько знакомый с бедностью и отрывочностью статистического материала за прошлые века, позволял себе думать, что такая затея по природе своей неосуществима". И далее ученый невольно признался, почему не приемлет указанный метод: он не требовал "полета научной фантазии", без которой "никогда не возникало сколько-нибудь широких построений". Итак, один исследователь-педант, постоянно ищущий полноты доказательств, не написавший ни одной строки без подтверждения ее источниками, другой - ?импрессионист", отталкивающийся от памятника в области фантазий и логических построений.

Лучицкий в споре с Ковалевским имел, с точки зрения научной общественности, преимущества, поскольку опирался на более массовый и достоверный материал. И во Франции мнение его считалось более авторитетным. Живой интерес к трудам русского ученого проявился в ходе обсуждения книги Лучицкого о землевладении в Лимузене на трех заседаниях Парижского общества новой истории (32), Данными Лучицкого и его последователей воспользовался Ж. Жорес в своей "Социалистической истории Французской революции".

Активное участие в общественной жизни побудило Лучицкого заинтересоваться рабочим вопросом. Он пишет статьи по этой тематике, в частности по истории рабочей проблемы в Англии, где пролетариат раньше чем в других странах втянулся в политическую борьбу. Особняком стоят две книги: "Безработица и бедность на Западе" и "Современная фабричная система на Западе". Якобы переведенные с английского, они явно были рассчитаны на русского читателя. Указания на автора отсутствуют, проф. Лучицкий значился редактором. Выходные данные отсутствуют, а главное нет грифа "Дозволено цензурой", хотя судя по рекомендованной литературе, появились они в конце XIX века. Именно тогда начальник Киевского жандармского управления В. Д. Новицкий аттестовал Лучицкого как близко "стоящего к делу рабочей агитации в Киеве"(33). Обе книги написаны в фабианском духе и касаются экономического и политического положения английских рабочих. На разработку рабочей темы труды Лучицкого подтолкнули Тарле.