Тут уж я забунтовал вовсю, и мой Штоль, как натура слабая, явно начал сдавать позицию. Так как Kraus ²⁸ считается уже несколько устарелым, я пошел к другому профессору Goldscheider'y ²⁹ , специалисту-сердечнику, о котором со всех сторон имел очень хорошие отзывы (в том числе и А. М. Старковой ³⁰ ). Пошел к нему и обсказал все, как было, не называя только фамилии профессора (сам я им показывался не под своим именем ³¹ ). Goldscheider после внимательного осмотра и исследования рентгеновского снимка нашел, что расширение некоторое и сердца и аорты есть, но не тревожных размеров и по характеру вовсе ни на какой lues не указывает. Сверх того, перенесенные мною в детстве и в 30-летнем возрасте малярии с избытком все это объясняют, а вассермановская реакция уже окончательно устанавливает беспочвенность этих предположений. Никаких впрыскиваний делать не надо и даже лечение, напр[имер], в Nauheim'e не представляется необходимым. Достаточно принимать йод и мышьяк, а затем классическое: "не волновайтесь", ведите правильный образ жизни, умеренность в еде, питье, курении и, если можно, отдых. Словом, вся эта медицинская гора родила мышь, болезни никакой особенной нет, и первый знаменитый профессор оказался если не шарлатаном (хотя обобрал меня, с санаторием, изрядно), то во всяком случае спецом с предвзятыми идеями, склонным из пациента делать "опытного кролика". Ну, во всяком случае, я проделал все, что можно было проделать, и могу со спокойной совестью ехать просто отдохнуть. Боровский писал, что всякие препятствия с Италией устранены и что я свободно могу туда поехать, - я так, очевидно, и сделаю. Заканчиваю тут свои переговоры и дела и в самом начале будущей недели двинусь сперва в Рим, а затем, видимо, в Сицилию. Возникла, было, у меня идея поехать на Корфу, но меня отговорил Андрей: в Греции сейчас хуже, чем у нас было в апреле 1917 года, и страна эта в данный момент не для туризма. Да и я думал об этом, лишь когда считал себя отрезанным от Италии. Тут сейчас Гермаша, и я хлопочу для него англ[ийскую] визу.

Описал тебе, Любанчик, подробно все свои мытарства, чтобы ты уже не беспокоилась. Склероз у меня в начальной стадии. Состав крови нормальный. Словом, все в порядке. До отъезда еще напишу.

Целую тебя крепко и девочек. Твой Красин.

N 59.

Рим, 5 декабря 1922 года

Милая моя маманя и родные мои девочки!

Вчера я приехал в Рим и остановился у Воровского. Ни его самого, ни Д[оры] М[арковны] здесь нет, я говорил с ним из Берна по телефону (он в Лозанне ³² ) и по его совету остановился в его пустой квартире. Вчера весь день, пока было светло, бродил по Палатинскому холму ³³ и разным форумам, а вечером был у Муссолини ³⁴ , пожелавшего со мной говорить. Если не считать 2-3 приемов и неизбежного интервью прессе, то я уже нахожусь в состоянии абсолютного безделья и беззаботности, и главное

стр. 108

и самое необычное - мне некуда торопиться, и с непривычки это как-то даже жутковато: точно тебя выключили из жизни. Сегодня с утра я раздобыл себе безработного обыталившегося русского архитектора, и мы опять-таки весь день, до темноты, посещали разные архитектурные памятники и Пантеон. Вдвойне интересно, так как мой спутник с этой стороны хорошо знает Рим и на многие вопросы мои отвечает обстоятельнее путеводителя. Обедали в первой попавшейся харчевне, с дешевым итальянским вином и кимерьере ³⁵ , которые сыр в суп посыпают, стряхивая его с тарелки, а салату помогают валиться куда надо, подталкивая его пальцами: совсем так, как я люблю при путешествиях по Италии. Погода оба дня стоит чудесная, и я хорошо сделал, захватив с собой более легкое пальто, а днем на ходу я и его снимаю. Завтра или в четверг я из Рима уеду в Неаполь, пробуду там дня 2 и затем уже буду устраиваться "всерьез и надолго" либо где-либо около Амальжи, либо, если там покажется недостаточно тепло, поеду дальше в Сицилию. От Рима начиная, уже совершенно и абсолютно откажусь от всяких дел и даже адрес свой сообщу сюда только доверенному лицу для пересылки почты, а то еще чего доброго привлекут к каким-нибудь переговорам, благо Муссолини проявляет желание с нами кокетничать. Предполагаю просидеть где-либо на солнышке около 4 нед[ель] и затем приеду к вам, чтобы еще и в Англии отдохнуть неделю-другую без работы.

Надеюсь, Гермаша и Андрей получили уже визы и, может быть, теперь даже уже с вами. Я не успел сам ответить Наташе насчет ее поездки в Берлин. Мы с Ге решили, что теперь ей не стоило ездить, а лучше уже она проводит своего папаню на обратном его пути до Берлина. Жалко, мне не удалось дождаться гермашиной визы, а то я бы не утерпел от искушения его проводить в Лондон и поглядеть на него с ребятами в нашей обстановке. Андрея я, конечно, еще успею увидеть по возвращении.

Ну, милые мои, пока прощайте, уже четверть 12-го, и с большой ходьбы весь день на воздухе меня здорово клонит ко сну. Чувствую я себя очень хорошо, иод начал было принимать в Берл[ине], но бросил из-за насморка. Начну и иод и мышьяк принимать, когда устроюсь на месте, а то в дороге это неудобно.

Крепко вас всех, мои милые, целую, а также Ге, Наташу, Андрея, Нину, Лялю и всех вообще наших.

Пишите мне пока через Делегацию ³⁶ Corso d'ltalia 44, Roma. Жду письма от младшего Любана: сестрички его милые мне уже по письму написали, а от него еще нет ничего. Целую.

N 60.

14 декабря 1922 года

Милая моя маманя и родные девочки!

Третьего дня послал вам открытку из Помпеи.

Холод был настолько собачий, что в теневой стороне помпеянских улиц был ледок! Вообще в Неаполе оказалось много холоднее Рима, какой-то ледяной ветер, и я решил бежать прямо в Сицилию, не пытая счастья в Амальжи и окрестностях, как мне предлагали наши римляне. Первый день в Таормине тоже был не очень приветлив, хотя, конечно, и далеко не так холодно, как в Неаполе. Но уже со вчерашнего же дня здесь потеплело, и сегодня на солнце было совсем хорошо, даже жарко, и в старые времена я не замедлил бы выкупаться. Ну а теперь на такой эксперимент не решаюсь, и, таким образом, на этот раз всякие надежды на море как таковое приходится оставить. Досадно мне до крайности за пропавшую осень и невыполненный план прожить с вами вместе в Италии, тем более, и в деловом-то отношении из моего летнего и осеннего "хвастанья" не вышло практического толку, хоть и не по моей вине. Ну да черт с ним, что с возу упало - пропало.

Сейчас я, наконец, действительно заехал в такие места и условия, что кроме хронического безделья и еды здесь делать абсолютно нечего. Лежу мордой на солнце и читаю "Письма к тетеньке" и "Помпадуры и помпадурши" ³⁷ . Даже газет нет. В Риме у меня еще были дела: визит к Муссолини,

стр. 109

пара завтраков, интервью для прессы, своя торговая делегация, но здесь я чувствую абсолютную отрешенность от всяких дел и забот и бездельничаю абсолютно. Единственная реальная опасность: как огня боюсь приезда сюда Herr'a Lion'a ³⁸ (он "пужал" меня в Берлине, что собирается с женой в Таормину), и если он действительно тут появится, либо сбегу куда-нибудь, либо совершу какую-либо уголовщину, убийство, самоубийство или что-либо подобное.

Остановился я в Hotel Excelsior, кажется, один из дорогих отелей, но расположен хорошо и кормят великолепно: я давно уже не едал такой легкой, вкусной и, безусловно, хорошо приготовленной еды.

К сожалению, Таормина очень тесна, а ходить вниз к морю и карабкаться обратно для меня в 1922 году оказывается уже далеко не так легко, как в 1910, когда я был здесь первый раз. Таким образом, я не поручусь за очень долгое тут пребывание. Пишите поэтому лучше "Roma, Corso d'ltalia 44", иначе письмо может со мной разминуться. Как-то вы там "живете", мои милые? Был ли у вас дядя Гера и как ему понравился Лондон? Какая у вас стоит зима, много ли туманов? Как Наташа, Нина? Приехал ли Андрей? Едет ли куда Володя и что ему сказал доктор? Если надо еще отдыхать, то советую оставить его жить в Лондоне у нас и это, по-моему, лучше всяких курортов, если он будет у мамани под наблюдением и на хлебах, а не по гост[иницам] и ресторан[ам]... Целую всех.

N 61.

21 декабря 1922 года

Милый мой Любан и дорогие девочки!

Ну вот, я живу в Таормине уж другую неделю и совсем вошел в "новый курс". Заключается же он в абсолютном ничегонеделании, еде и спанье. Ложусь я примерно около 9-9 1/2 и к 10 часам уже обязательно засыпаю. Выходит это автоматически: обед в 7 1/2 и тянется до 8 1/2 - 9. А там уж что будешь делать: наемся до отвалу, в смокинге и причандалах, гулять идти темно, да и за день находился. Первейшее желание - придти домой в комнату и рассупониться, ну и при этом естественнее всего взять книгу и на боковую. Обленился я до невозможности и с самого выезда из Рима не прочел ни одной деловой книги или бумаги. Мой портфель и моя "канцелярия", полные "материалов" для работы на досуге, стоят и взирают на меня с укоризной, замки их ни разу не открывались и грозят заржаветь. Единственное, что прочел, это 2 тома Щедрина и принимаюсь за 3-й или за "Жана Кристофа" ³⁹ . В отеле народу мало и все весьма неинтересные англичане, и я ни с кем слова не молвил. Успею еще наговориться со всяким народом.

При таком благочестивом отходе ко сну я без труда просыпаюсь в 6 1/2 - 7, как раз к восходу солнца. Надеваю (радуйся, маманя!) пижаму, туфли и выхожу на свой балкон. Этна еще стоит светло-серая в ночном почти своем наряде, а напротив, на горизонте, чуть розовеет приближающийся восход, постепенно краски ярчают, и дымок, которым вечно курится гора, а потом и ее вершина снежная розовеют, наконец, из моря выплывает солнце, и начинается день во всем его южном великолепии. До сегодня было очень тепло, и я третьего дня (19 декабря) даже искупался в море, около Isola-bella. He думаю, чтобы вода была холоднее 15-16 градусов.

Таормина плоха только тем, что тут сравнительно мало прогулок, но и менять ее боюсь, все-таки здесь, видимо, теплее, чем в других местах. Хожу днем довольно много, иногда даже не прихожу к lunch'y ⁴⁰ в отель, а остаюсь всю солнечную часть дня на море и ем где и что попало. Морда стала добросовестно красного цвета, и такого загара я давно уже не имел. Пробовал съездить поближе к Катанье, но там все на черной лаве, и местность носит удивительно унылый вид. В Сиракузах же, вероятно, уже холоднее, там меньше гор и нет защиты такой от ветров. Останусь в Таормине, вероятно, до конца месяца, а к тому времени мне, вероятно, надоест сидеть в Сицилии, и я надеюсь к началу января быстрым маршем продвинуться на Лондон с тем, чтобы еще и там иметь неделю-другую свободными от правильной работы.

стр. 110

Очень жаль, если Гермаше не удастся побывать у вас и поглядеть ребят и Лондон. Что за скоты такие, отказать в визе? То же и с Андреем! На кой черт прицепил ему В. В. [Оке] эту спутницу!! По поводу Володи я уже писал - если врачи находят нужным лечение от этой волчанки, то, конечно, работу в Северолесе брать не надо, но лечиться, по-моему, лучше всего живя дома. И в смысле питания и во всех других смыслах это лучше, дешевле и спокойнее. Целую вас всех, мои миланчики. Бывших рожденниц и именинников прошу меня извинить за непоздравление: в дороге это случается. Красин.

Поздравляю всех вас, родные мои, с праздниками. Ваш папаня. Твой ответ, Любанаша, "подумать и поразмыслить" о разных материях в моем поведении звучит иронией: башка у меня абсолютно пустая и ни о чем думать неспособная: плыву вверх брюхом.

1923 год

N 62.

10 февраля 1923 года

Милая моя Любаша!

Ну вот, я таки покончил со всеми визитами, приемами, обедами и пр. и сегодня вечером выезжаю в Москву вместе с Чичериным и его делегацией. С поездками в Германии теперь плохо, все скорые поезда отменены, вагоны часто нетоплены, нет света. Поэтому случайное совпадение поездки с Чичериным очень благоприятно, мы получаем 2 своих вагона и без пересадки едем до Риги.

Стомоняков ждет меня в Москве. Здесь все в порядке, но Герм[ания] вообще производит печальное впечатление. Тем не менее немцы уверяют, что выдержат. Вчера был вечером у Куно ⁴¹ , а сегодня завтрак у мин[истра] иностр[анных] дел. Времени никакого. Напишу еще с дороги. Целую вас всех, очень рад, что Котик поправился.

Обнимаю тебя, мой родной.

Твой папаня.

N 63.

25 февраля 1923 года

Здравствуй милая моя, родная маманя, золотая голова! Здравствуйте, родные мои девочки!

Собираюсь давно засесть за письмо вам, но по приезде в М[оскву] дела всегда так одолевают, что недели две вертишься как угорелый. Сегодня 11-й день, как я здесь, и понемногу все начинает у меня входить в норму.

Начну с описания самой дороги.

Доехали хорошо благодаря тому, что ехали с делегацией. Иначе по Германии намаялись бы, так как скорые поезда там сокращены и спальных вагонов нет. В Берлине подобрали Н. Н. Вашкова и А. М. Старкову и ехали большой компанией. От Риги получили вагон, хоть и не мой, но вполне чистый и удобный. 12-го в понедельник приехали на границу, в Себеж. День был великолепный, солнечный, и нам устроили необычайно помпезную встречу. Пограничный полк с музыкой, речи, митинг с участием чуть ли не всего населения, словом, у иностранцев, которые с нами ехали, глаза на лоб вылезли от удивления: где же этот угнетенный и нагайками удерживаемый в повиновении народ? И почему вокзальная публика имеет веселый вид и даже буфеты работают лучше, чем сейчас в Германии? Этот же пейзаж сохранился до самой Москвы. Урожай прошлого года сделал свое дело, и обыватели, в прошлые годы при встрече уже начинавшие разговор о еде и топливе, на эти темы теперь почти не разговаривают, - признак того, насколько смягчился продовольственный и топливный кризис.

В Москву приехали 14 февр[аля] в 2 ч. дня, почти точь-в-точь по расписанию. Тут уже нас ожидал совершенный балаган: на вокзале два почетных караула, от чичеринских каптенармусов и от внешторговской артиллерийской] школы ⁴² , с музыкой и властями вплоть до германского

стр. 111

посла. Вот уже, ей Богу, никогда не думал, чтобы мне когда- либо пришлось принимать почетные караулы!! До чего только не дожили эти большевики!

Словом, и Москва нас встретила очень приветливо. Грожан ⁴³ , полагая, должно быть, что я приеду в лонд[онском] осеннем пальто, явился на вокзал даже с той жеребковой на беличьем меху курткой, мерку для которой с меня снимали в октябре при проезде через Питер.

На квартире у себя нашел все как оставил в октябре. Дом эту зиму отапливается, как и большинство домов в Москве, и только при больших морозах моя Васильевна подтапливает кирпичную "буржуйку", и мерзнуть эту зиму абсолютно не приходится. Зима затянулась, и никаких признаков весны еще нет. Это хорошо для урожая, а хороший урожай сейчас для нас все. В доме даже пущен в ход подъемник, и если бы только не отчаянная квартирная нужда в остальной Москве, заставляющая уплотнять и уплотнять квартиры, положение можно бы назвать нормальным. У Гермаши в квартире тоже тепло, а на днях местная комячейка даже избрала его шефом находящегося в доме (это ведь рабочая коммуна) рабочего клуба, и мы теперь над ним посмеиваемся, что на советских празднествах ему придется дефилировать на Красной площади со знаменем клуба! Смеялись тоже на днях у них вечером, что Гермаша на старости тоже стал делать карьеру и догоняет Наташу, хотя, разумеется, еще не успел получить столько советских и коммунистических должностей, как она. У нас тут сплошные юбилеи: 25-летие нашей партии, 5-летие Красной армии и прочее. Меня по этому случаю опять зачислили в почетные бойцы 24-го стрелкового Бобруйского полка, потом ореховцы переименовали моим именем Морозовскую электростанцию ⁴⁴ и то же самое устроили в Баку с Биби-Эйбатской станцией ⁴⁵ : в Орехово придется поехать, да рано или поздно надо будет и в Баку отдать визит.

3 марта.

Не писал опять целую неделю, то то, то другое. Приехала Катя с Митей. Этот мальчонка экспериментировал с электрическим вентилятором и угораздило его обе руки сунуть внутрь: чуть не оторвало пальцы, поцарапало и посдирало кожу, и сидит наш электрик с обеими забинтованными руками. Ушок, конечно, поначалу перепугался, но теперь это все обошлось.

Самую-то главную новость я вам еще не сообщил. За три дня до моего отъезда у Асетра ⁴⁶ родился сын. В первое воскресенье по моем приезде я им дал автомобиль, и Соня, Алеша и муж Аськи ездили за ней в лечебницу и привезли ее с сынком во 2-й Дом советов. Мальчик ничего, славный, но роды были довольно трудные, и при заполошности Аси особенно. Муж ее, студент-техник, кажется, из московских немцев, довольно застенчивый на вид, несколько напоминает Дм[итрия] Николаевича], отца Володи, в молодости, по стилю.

Дня через 3-4 у Асетра на несколько часов пропало молоко, и он выл, говорят, как в детские свои годы, полагая, очевидно, что ребенок от этого моментально умрет. Приданое я все доставил, но Ася с гордостью замечает: прислали все розовое, для девчонки! Назовут мальчика, кажется, Гермашкой. Мальчик очень хорошенький, я его навещаю по воскресеньям, и он растет заметно с каждой неделей.

Сонечка, хотя немного похудела против Швеции, но все-таки выглядит хорошо и с ребенчишкой пока возится не много, тем более что взяли какую-то девицу вроде няни.

Заходил как-то к Литвинову, будучи по делу в том доме, где он живет. Айви ⁴⁷ и ребята с ним же. Миша стал довольно сухощавым и не очень резвым мальчиком, даже какой-то, по- моему, задумчивый, но Таня- прелесть девочка, очень бойкая, живая и красавица! (Ожидают, кажется, третьего??) Айви тебе, маманя, очень кланяется и очень просила прислать карточку. Я пообещал показать Володины снимки, сделанные перед отъездом, но до сих пор их не получил. Сам Литвинов как-то стал ровнее и спокойнее, хотя Стомонякову врачи говорили, что у него (Литвинова) с сердцем дело обстоит довольно неважно.

стр. 112

Общая атмосфера тут все-таки еще неустойчивая: через пень колоду или бочка меду и ложка дегтю. Вводят уголовный и гражданский кодекс и шпарят расстрелы за обычную какую- нибудь взятку. Конечно, коррупция везде страшная, но репрессиями ни черта не поделаешь, надо тут более глубокие меры и терпенье, только с годами все эти безобразия можно изжить, главное, страна несомненно становится сытее и начинает явно отдыхать. Тяга к учебе громадная, и множество всякого народу толкается по школам, но ученье идет кое-как, нет ни учебников, ни средств, ни профессуры. Выйдут, конечно, недоучки техники и врачи, но так как их много, среди них будет, несомненно, немало исключительно талантливых самородков, и эти дойдут до высших ступеней знания, как доходили Ломоносовы, Горькие и пр.

Сегодня я был в составе комиссии по постройке Дворца труда, смотрели проекты, представленные на конкурс. Конкурс этот объявили при моем отъезде в начале октября. И вот за каких- то 5 месяцев московские] и питерские архитектора, не имея ни столов, ни бумаги, ни красок, настряпали 49 больших проектов, и некоторые из них очень и очень интересны, а вся вообще выставка поражает большой силой: несомненно, и тут творческие силы не только оживают, но и получили от революции сильнейший толчок. Такая же картина в области техники и изобретений: там и сям вылезают из-под спуда необыкновенно важные интересные идеи. И в то же время на многих фабриках, особенно в провинции, до сих пор еще гонение на спецов, выживание их из квартир и пр. и пр.

Выживали было из "Музо" ⁴⁸ дядю Борю, но теперь, кажется, там найдено какое-то решение, устраивающее дело по-прежнему.

На Шатуре решено ставить большую станцию, и А. В. Винтер ⁴⁹ в самом близком будущем собирается в Берлин заказывать большие машины. Авель, Семен живут по- прежнему, первый из них не выглядит переутомленным работой тем более, что секретарем ВЦИК РСФСР состоит маляр Сапронов ⁵⁰ , известный Мамане по Генуе. Хороший парень, но в качестве статс-секретаря все-таки еще... новичок. А. А. Богданов и Нат[алия] Богд[ановна] ⁵¹ пребывают в своей неизменности и очень всем вам кланяются. Я их уговариваю опять поехать в Лондон (предвижу для них такую возможность). Но А. А. [Богданов] что-то упирается.

Ну, пока до свидания, милые вы мои! Если не кончу письма сегодня, то оно опять рискует пролежать неделю, тем более, что в недалеком будущем партийный съезд ⁵² и с ним подвалит много добавочной работы. Крепко вас всех целую и вспоминаю вас всех постоянно в разные часы, стараясь себе представить, какой у вас там в данный момент пейзаж. Целую Наташу и Нину, Володе привет. Ваш Папаня.

Пишите же мне хоть раз в неделю, хоть коротко.

4 марта.

Милая моя маманя!

Пользуясь воскресеньем, пишу тебе еще о некоторых делах не для всеобщего сведения. В общем, атмосфера здесь лично для меня скорее улучшилась, несмотря даже на отсутствие Ильича, который хотя и поправляется, но довольно медленно ⁵³ . Очевидно, у большинства внутреннее сознание, что их октябрьская позиция была ошибкой, даже просто глупостью, это сказывается во множестве мелких фактов. Отсюда еще, разумеется, очень далеко до быстрого выпрямления и правильного курса. С монополией внешней торговли мы одержали решительную победу и разбили всех ее врагов наголову. Тут на нашу позицию встали полностью Ленин и Троцкий, и всей остальной публике оставалось только принять решение, диаметрально противоположное тому, какое было принято осенью ⁵⁴ . Разумеется, и тут, при наличности многих интересов, как внутри России, так и в особенности вне ее, которым монополия стоит поперек горла, нечего обольщаться успехом, а надо завтра же готовиться к новому напору и новой борьбе.

Ставился вопрос и о Лондоне. С моим отъездом и болезнью Берзина положение создалось там очень трудное. Возникал такой план, чтобы в Англии полпредом назначить Воровского, освободив меня совсем от этой

стр. 113

должности. Решили пока оставить по-старому, Боровский частью не очень пригоден, частью нужен еще и Италии... Решено только отозвать из Лондона Клышко ⁵⁵ , по- видимому, это вывод из доклада ревизионной комиссии. Кем мы его там заменим в качестве замполпреда, еще неизвестно. К сожалению, Богрова тут сейчас нет, а не переговорив с ним, я не могу высказаться о его кандидатуре. Что касается меня, то не будь необходимости для детей быть в Англии, я с удовольствием воспользовался бы удобным предлогом уйти из Лондона, где меня Бонар-Лоу ⁵⁶ и Керзон ⁵⁷ не пожелали принять ⁵⁸ ; как раз самое время было бы посадить им туда Воровского или даже еще менее значительную фигуру. Здесь в смысле работы несомненно интереснее, чем в Европе, и только в случае возобновления связи с Америкой мне имело бы смысл поехать туда на полгода. Жить сейчас в Москве уже и вам было бы возможно, если бы не чертовски трудные здесь вопросы с квартирой, вечно растущими расходами, в связи с падением курса рубля, и большими неудобствами и неприятностями по урегулированию всех таких житейских дел. Тут либо надо быть в какой-то вечной противной охоте за всякими случаями и способами, чтобы если и не улучшить, то хоть удержать на прежнем уровне автоматически ухудшающееся из-за растущей дороговизны положение, либо стоически вести спартанский образ жизни, вроде Фрумкина, который чуть-чуть не уморил жену, предоставив ей рожать в какой-то демократической лечебнице, не умея и не желая пойти в какую-то инстанцию, попросить несколько бумажных миллиардов, без чего ни хорошего доктора, ни теплой и чистой постели не получишь. Я, конечно, буду изучать все возможности, и в общем и целом вопрос о переезде сюда вашем надо обдумать, но пока что я все-таки доволен, что могу вас там оставить на прежних основаниях. Там видно будет. Слишком торопиться пересаживать девочек сюда, пожалуй, не стоит.

N 64.

21 марта [1923 года]

Милый мой родной Любонаша, любимые девочки!

Чтобы не задерживать рецептов для Кати, посылаю их сегодня и ограничиваюсь несколькими строчками, писать большое письмо пока некогда.

Живу я хорошо, здоров, обут, одет, сыт, каждую неделею беру ванну, работаю много и даже постричься некогда - оброс, как деревенский поп.

Ездил в Питер, но только на два дня: Москва вызвала по срочному делу. Видел Таубманов. Постарели они изрядно, особенно Вера Влад[имировна] ⁵⁹ . Гриша нашел меня в великолепном состоянии. Вес оказался 5 пуд[ов] 5 ф[унтов], правда, в одежде. Питер тоже сильно приубрался и имеет привычный вид. Получил два маманиных письма, одно через Гринфельда, конечно, с большим опозданием.

Я не знаю, получили ли вы мое письмо большое, посланное через Берлин? Пишите. От девчат ни от которой ни слова! Непорядок! Так как вы люди тоже советские, а я все-таки нарком, то я "в порядке боевого приказа" устанавливаю: каждая из 3-х девчонок обязуются раз в две недели написать мне хоть коротенькое письмо. Наташе Красиной проследить за исполнением.