Однако не прошло и трех месяцев после процесса по делу Беседовского, как советник полпредства СССР в Швеции, 37-летний С. В. Дмитриевский открыто заявил о своем решении остаться на Западе. Сын учителя гимназии, Дмитриевский окончил юридический факультет Петербургского университета и до революции служил помощником секретаря Центрального Военно-промышленного комитета и заместителем заведующего статистическо-справочным бюро Совета съездов промышленности и торговли. Вступив еще в 1911 г. в партию эсеров, он после свержения монархии был избран в состав Петроградского Совета и входил в редакцию газеты "Народное слово"- органа Трудовой народно- социалистической партии ("энесов"). "Я был народником, "оборонцем" и националистом, - вспоминал Дмитриевский.- Я активно, активнее многих, выступал против большевиков". Арестованный после Октябрьского переворота, Дмитриевский был отконвоирован в Смольный, а после освобождения уехал на Юг, где пробыл до самого падения Ростова и Новочеркасска, публикуя в местных газетах антибольшевистские статьи под псевдонимом "Д. Сергиевский", и затем, пробравшись в Москву, участвовал в подпольном "Союзе возрождения России". Но в августе ,1918 г. он порывает с прежними соратниками по борьбе, объясняя это решение исключительно своим патриотизмом: "Я ушел из тех рядов после того, как произошло выступление чехословаков, когда на границах страны заблистали иностранные штыки, зазвенело иностранное золото, а из-за ширмы "учредиловки" показались знакомые по старому режиму лица и в деревнях, занятых "белыми", начали поркой приводить в покорность крестьян".

Поступив на советскую службу, Дмитриевский работал помощником редактора "Библиотеки научного социализма", заведующим подотделом вузов и секцией народных университетов Петрограда; в октябре 1919 г. стал членом РКП(б). В 1920-1921 гг. он служил комиссаром Высшей аэрофотограмметрической школы и помощником начальника Воздушного Флота Республики, начальником Административного управления и управделами Наркомата путей сообщения РСФСР. Выехав в феврале 1922 г. в Европу в качестве уполномоченного коллегии НКПС при Русской железнодорожной миссии, Дмитриевский был вскоре назначен управделами и секретарем берлинского торгпредства, а позже являлся секретарем полпредства в Германии и Греции, с ноября 1924г.- управделами Наркоминдела СССР и, наконец, с июня 1927г.- советником полпредства в Стокгольме, где работал до тех пор, пока 2 апреля 1930г. политбюро ЦК ВКП(б) не предложило НКИД "сообщить об увольнении Дмитриевского и опубликовать завтра [...]заметку в хронике газет об его увольнении" (17).

В заявлении "Как и почему я порвал с большевиками", опубликованном 15 апреля парижскими "Последними новостями", Дмитриевский писал: "О моем отозвании я узнал из газет. Причины, конечно, мне достаточно хорошо известны. Чисто формальная причина- провокация недобросовестных лиц, использовавших мой частный разговор с ними о желании уйти с дипломатической и государственной службы и остаться на научной работе заграницей.

стр. 56

[...]До последнего дня я честно служил советскому государству. Сомнения, колебания - их было много - были моим внутренним делом. Я никогда не выносил их за круг моих ближайших друзей. Никто из тех, кто меня здесь знает, не сможет привести ни одного примера, когда бы я не защищал интересы моего государства. Сейчас, уходя, я считаю нужным сказать: никто не услышит от меня сенсационных разоблачений государственных тайн". (В 1930-1932 гг. Дмитриевский опубликовал три книги- "Судьба России: Письма к друзьям", "Сталин" и "Советские портреты" (Стокгольм, Берлин).

Вслед за Дмитриевским отказался выехать на родину и военно-морской атташе СССР в Швеции 40-летний москвич А. А. Соболев, который заявил, что хотя прекрасно понимает, что ему будет вынесен смертный приговор, просит не считать его больше советским гражданином. "Те сведения служебного характера,- вторил Дмитриевскому Соболев,- которые были мне доверены, принадлежат моей родине-России, и ради нее я буду хранить их также свято, как и раньше, до дня моей смерти. Ни в какую полемику вступать не стану; лишь угрозы и клевета могут вынудить меня сказать что-либо. Если же моей жене или мне суждено стать жертвами, то общественному мнению будет известно, жертвами кого мы явились" (18).

Бывший старший артиллерист линкора "Император Павел I", лейтенант флота, Соболев в годы гражданской войны возглавлял оперотдел штаба Волжско-Каспийской флотилии и Морских сил Черного и Азовского морей, исполнял должность командующего и был начальником штаба Морских сил Каспийского моря и Красного флота Азербайджана, а впоследствии занимал должность ученого секретаря Оперативного управления Штаба РККА, с января 1925 г. служил военно-морским атташе СССР в Турции и с марта 1928 г.- в Швеции. По отзывам его коллег, Соболев "вел себя безукоризненно и по службе и по образу жизни", но его секретарь (признанный позже психически больным!) подозревал атташе в измене, распространял о нем ложные слухи и тем самым, видимо, ускорил его разрыв с советским режимом. Хотя в прессе высказывались подозрения (которые, правда, не обошли никого из невозвращенцев), что весь инцидент с Соболевым инспирирован самими большевиками и он является-де "советским шпионом", тем не менее, как свидетельствовала А. М. Коллонтай, некий "Ш." срочно примчавшийся со специальной миссией из Гельсингфорса, разрабатывал планы, "как бы выкрасть Соболева", обещая доставить его в СССР "живым или мертвым". Но, побоявшись международного скандала, Москва ограничилась требованием о выдаче бывшего атташе как военного дезертира, которое, естественно, было отвергнуто шведским МИД.

Тогда, 25 сентября 1930г., Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха признала Соболева виновным не только "в измене родине и перебежке в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства", но и в присвоении государственных средств на сумму в 1191 американский доллар. Рассмотрев 13 октября 1930г. вопрос "О деле С.", политбюро ЦК ВКП(б) предложило стокгольмскому полпредству "начать процесс в суде и наложить арест на деньги С[оболева] в банке в сумме, установленной приговором Верховного Суда", поручив Реввоенсовету СССР "представить в НКИД все документальные данные, включая отчеты самого С[оболева], устанавливающие факт растраты, упомянутый в приговоре". Удовлетворив просьбу полпредства, шведские власти наложили секвестр на денежный вклад атташе в одном из банков Стокгольма, а 31 марта 1931 г. довольная А. М. Коллонтай записала в своем дневнике: "Дело Соболева закончилось в суде в нашу пользу[...]. Главное, хорошо то, что все это в прессе не вызвало шумихи. Соболев собирается уехать в Бельгию. Нигде не выступал, ничего не писал" (19).

Еще 23 апреля 1930 г. политбюро принимает постановление "О состоянии партийных организаций и советских аппаратов в Западной Европе", в котором констатируется их значительная засоренность "чуждыми и предательскими элементами", что-де "особенно ярко сказалось в отказе от

стр. 57

возвращения в Союз со стороны ряда ответственных беспартийных работников при проведении реорганизации в заграничных учреждениях", а также "наличие в значительных размерах элементов разложения и бытового загнивания в среде партийцев и даже отдельные факты прямого предательства со стороны некоторых коммунистов". В связи с этим заграничной инспекции НК РКИ СССР предлагалось "произвести негласную проверку всего беспартийного состава сотрудников торгпредств и подконтрольных им организаций и удалить из аппаратов всех сомнительных и ненадежных лиц", равно как и всех коммунистов, "не оправдавших на заграничной работе доверия партии, на основе выводов и решений проверочной комиссии".

Однако чистка заграничных учреждений лишь многократно увеличила количество невозвращенцев, и уже в начале июня 1930 г. их ряды пополнил один из руководителей советского банка в Париже 42-летний Н. П. Крюков- Ангарский - бывший эсер, который в 1908-1916 гг. находился на каторжных работах, затем был сослан на поселение на Ангару и после Октябрьского переворота вступил в РКП(б). Во время гражданской войны он занимал должности военкома дивизии и штаба Южного фронта, инспектора пехоты штаба Каспийско-Кавказского фронта и 11-й армии, начальника отдела комсостава Реввоенсовета Республики, а позже, окончив Военную академию РККА, где избирался секретарем партийной контрольной комиссии, и демобилизовавшись по болезни, служил управляющим "Северолеса" и Внешторгбанка, с января 1929г.- генеральным секретарем правления парижского "Эйробанка". Поскольку в протоколе "проверочной комиссии ЦКК ВКП(б) по чистке торгпредства и полпредства в Париже" от 27 марта 1930 г. отмечалось, что Крюков-Ангарский "в партийной жизни пассивен, политически малоразвит, над собой не работает", и поступил материал, будто бы до революции он "участвовал в уголовном ограблении и на допросе выдал эсеров", было принято решение о снятии его с заграничной работы с последующей партчисткой в ЦКК (20).

Получив 21 мая предписание в двухнедельный срок отбыть в СССР, рассказывал Крюков-Ангарский, "для вида я согласился и начал сдавать все дела и отчетность, так как знал, что в Москву все равно не поеду. Нужно было обеспечить уход так, чтобы меня потом не могли обвинить в растрате". В день предполагаемого отъезда у Крюкова-Ангарского сдали нервы, и он с улицы позвонил Беседовскому, который с несколькими товарищами подъехал к банку. "Было решено, что [...]они останутся у дверей и будут наготове: при малейшей тревоге примут нужные меры". Лишь сдав ключи от сейфов и выйдя из здания, Крюков-Ангарский вздохнул спокойно, а 5 июня парижские газеты опубликовали его "Декларацию", в которой он, в частности, заявлял: "На протяжении последних лет я неоднократно задумывался- правильно ли я поступаю, оставаясь в рядах ВКП? Кругом я видел бюрократизм и угнетение трудящихся масс вместо обещанной им свободы, а доказательства от будущего меня не убеждали. Сначала я думал, что зло в людях, в преступных руководителях партии, но затем пришел к заключению, что дело в системе и что система подавления трудовых масс не может не дать тех страшных результатов, к которым привела страну теперешняя диктатура [...]. Перед лицом своей совести я принял твердое решение оставить ВКП и посильно бороться за свои политические идеалы рука об руку со всеми теми, кто стремится демократизировать советскую систему". В воззвании "К рабочим и крестьянам", опубликованном в издававшемся Беседовским в Париже журнале "Борьба" (N 4 от 20 июня 1930г.), Крюков-Ангарский призывал к "политическому и хозяйственному раскрепощению" СССР и, клеймя сталинский режим "могильщиком революционных завоеваний", который лишь угнетает трудящихся, разоряет деревню и повсеместно насаждает бюрократизм, с негодованием вопрошал: "Где же хоть признаки свободы мысли, печати или примитивного уважения человеческого достоинства? Этого ничего нет не только для рабочих и крестьян, правительством которых диктаторы смеют называться, этого нет и для членов правительственной партии, которую

стр. 58

кучка насильников уже давно превратила в бездушный аппарат, удерживаемый от окончательного разложения самыми гнуснейшими методами шпионажа и провокации ГПУ".

В "Борьбе" (с 15 апреля 1930г. по 1 марта 1932г. вышло 22 номера журнала) печатались декларации и других политических невозвращенцев, в частности, документы исполкома партии "Воля народа" - бельгийской группы бывших членов ВКП(б), возглавляемой неким А. И. Болдыревым, который отрекомендовался бывшим секретарем Смоленского губкома, и Е. В. Думбадзе, автором книги "На службе Чека и Коминтерна; Личные воспоминания", вышедшей со вступительной статьей В. Л. Бурцева и предисловием Г. А. Соломона в 1930 г. в Париже.

Из числа противников сталинского режима, заявления, статьи или главы из книг которых публиковались на страницах журнала Беседовского, стоит упомянуть бывшего чекиста Г. С. Агабекова, военного летчика Я. Войтека, С. В. Дмитриевского, Ф. П. Другова (в прошлом - анархиста, члена Петроградского военно-революционного комитета и коллегии ВЧК, утверждавшего, что он бежал из СССР "под пулеметным огнем советских пограничников"), известного дореволюционного и советского писателя А. П. Каменского (как и Другов, вернувшись в СССР, он был репрессирован), ответственных сотрудников заграничных торговых учреждений В. В. Дельгаса, Р. Б. Довгалевского, С. М. Железняка, М. В. Наумова, И. П. Самойлова, Г. А. Соломона и К. А. Сосенко, "краскома" В. К. Свеч-никова (бежавшего из Соловецкого лагеря) и других, а также некоторых эмигрантских авторов, в частности - В. П. Богговута-Коломийцева, Н. И. Махно, С. М. Рафальского и В. Н. Сперанского.

Пример Беседовского оказался столь "заразителен", что несмотря на угрозу смертной казни поток невозвращенцев все увеличивался, и, например, 7 июня 1930г. парттройка Партколлегии ЦКК подтвердила постановление бюро ячейки об исключении из рядов ВКП(б) за отказ вернуться в СССР "секретаря [парт]коллектива в Персии" (!) 29-летнего Г. Н. Апан-никова - бывшего рабочего-сапожника, выпускника Института востоковедения, в 1921 г. вступившего в партию и с 1924г. находившегося на заграничной работе.

Тогда же отказался от возвращения в Москву и бывший торгпред СССР в Финляндии 49-летний С. Е. Ерзинкян, которого эмигрантская пресса называла "интимным другом Микояна". Выходец из довольно состоятельной семьи (его отец служил священником в Тифлисе), Ерзинкян с 1901 г. жил во Франции и Швейцарии, где окончил юридический факультет Женевского университета и получил место приват-доцента. Хотя за границей Ерзинкян состоял в студенческих большевистских организациях, официально в партию он вступил только в мае 1918г. в Тифлисе. Ерзинкян работал секретарем редакционно-издательской комиссии при подпольном Кавказском крайкоме РКП(б), предисполкома и секретарем Лорийского укома партии, редактором газеты "Голос лорийских крестьян", а затем заведовал "Кавроста" и "Центропечатью" в Баку, был редактором газеты "Кармир Астх" ("Красная звезда") и полпредом Армянской ССР в Тифлисе. В 1925-1927 гг. Ерзинкян руководил армянским изданием бакинского официоза "Коммунист", но, получив партвыговор за опубликование статьи, "основанной на непроверенных слухах", был назначен торгпредом СССР в Гельсингфорс.

Однако в начале февраля 1930г. председателю ЦКК ВКП(б) Г. К. Орджоникидзе доставляют безграмотно написанную анонимку о том, что Ерзинкян "продает партию ради сомнительной финки. Все время у нее, и ночует там, утром приезжает на ее собственном автомобиле. Онаг бывает у него в кабинете". Поскольку донос заканчивался предупреждением: "Проспите второго Беседовского!", Орджоникидзе накладывает резолюцию: "Сказано сегодня т. Микояну послать Ерз[инкяну] телеграмму о немедленном выезде в Москву". Хотя тот послушно приехал и 29 марта постановлением Совнаркома СССР был освобожден от обязанностей торгпреда, уже 11 апреля ЦКК ВКП(б) решила, что "нет

стр. 59

оснований предъявлять т. Ерзинкяну компрометирующие его обвинения и что он может работать по поручению партии на любой работе как в СССР, так и заграницей", а 29 апреля парттройка партколлегии ЦКК вынесла окончательный вердикт: "Считать проверенным".

Но, вернувшись в Финляндию "для урегулирования личных дел" и получив там 8 июня новую шифрованную телеграмму с предписанием немедленно выехать в Москву, Ерзинкян переходит на положение невозвращенца, в связи с чем 10 августа решением Партколлегии ЦКК исключается из партии "как изменивший делу рабочего класса". Против него также выдвигается обвинение в выдаче фальшивого векселя на сумму свыше 5 млн. финских марок, и по требованию полпреда И. М. Майского бывший торгпред оказывается за решеткой гельсингфорсской тюрьмы.

Но если большинство сотрудников заграничных торговых учреждений не представляли для кремлевских правителей особой опасности, то поистине эффект разорвавшейся бомбы имело для Москвы бегство бывшего начальника Восточного сектора ИНО ОГПУ и действующего нелегального резидента по Турции и Ближнему Востоку, члена партии с 1918 г., 35- летнего Г. С. Агабекова. Прибыв во Францию 26 июня 1930 г., он четыре дня спустя объявил о своем разрыве с режимом, "создающим невыносимую жизнь громадному 150-миллионному народу СССР и властвующим силой штыков" по причине несознательности армии и неорганизованности рабочих и крестьян. "Я имею сотни честных друзей- коммунистов, сотрудников ГПУ, - подчеркивал Агабеков в заявлении, опубликованном 1 июля в "Последних новостях", - которые также мыслят, как и я, но, боясь мести за рубежом СССР, не рискуют совершить то, что делаю я. Я - первый из них, и пусть я послужу примером всем остальным честным моим товарищам, мысль которых еще окончательно не заедена официальной демагогией нынешнего ЦК. Я зову вас на борьбу за подлинную, настоящую, реальную свободу". После выхода сенсационной книги Агабекова "ГПУ. Записки чекиста" (Берлин. 1930) за "предателем" началась форменная охота, которая увенчалась успехом лишь в 1937 году.

Следующим "идейным" невозвращенцем стал бывший зампредседателя правления "Амторга" 38-летний В. В. Дельгас - талантливый инженер, который в период гражданской войны состоял особоуполномоченным Совета обороны по топливу, а затем служил в ВСНХ, где был близок к Ф. Э. Дзержинскому. С 1924 г. Дельгас работал в Лондоне в качестве управделами представительства Нефтесиндиката, с 1926 г.- его уполномоченным в Нью-Йорке и позже заведовал там техбюро общества "Хим-строй", был представителем "Всехимпрома" и НКПС СССР, директором экспортного управления "Амторга". Объявив 23 июля 1930г. его главе П. А. Богданову о своем отказе от работы в советских учреждениях, Дельгас, поясняя мотивы этого решения, с горечью писал об СССР: "Вместо раскрепощения задавленного военным коммунизмом свободного творчества и мысли- новое порабощение. Вместо установления нормальных взаимоотношений с остальным миром и укрепления экономических возможностей страны- растрачивание ее накопленных богатств на безумные затеи коммунизма всего мира. Не раскрепощение, а рабство во имя сумасшедших идей патологических трусов - сталинской клики!"

Опасаясь за свою жизнь, Дельгас уехал в соседний штат, но вскоре к нему пожаловал представитель "Амторга", который предлагал сделку - возвращение на советскую службу в обмен на разрешение жить в Америке. Поскольку Дельгас, как указывал он в своей "Декларации", "категорически отказался встретиться с Богдановым и вообще вести какие-либо дальнейшие переговоры на эту тему", 5 сентября политбюро ЦК ВКП(б) постановило "считать необходимым вынесение приговора суда по делу Д. немедленно" и поручило "комиссии в составе тт. Хлоплянкина, Хинчука, Янсона, Стомонякова представить предложения о форме проведения этого решения". Вторично рассмотрев вопрос "О деле Д." 10 сентября, политбюро предписало комиссии "предварительно проредактировать обвинительное заключение и проект приговора" (!) и признало необходимым "опубликование приговора немедленно после его вынесения, но не позже 13 сентября".

стр. 60

В соответствии с этим уголовно-судебная коллегия Верховного суда СССР под председательством Н. Н. Овсянникова признала Дельгаса "виновным в измене Союзу ССР и в перебежке в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства". Но именно опубликование приговора, о котором Дельгас узнал из газет, заставило его решиться "на открытое выступление против сталинского режима", и он дал показания перед комиссией конгресса, заявив, что тайные советские агенты не только руководят коммунистической пропагандой в Америке, но и занимаются шпионажем (21).

А 2 октября уголовно-судебная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. П. Антонова-Саратовского объявила "вне закона" очередного невозвращенца - старшего инженера берлинского торгпредства 45-летнего А. Д. Нагловского. Сын приближенного к царскому двору генерала, игравший с детьми великих князей, Нагловский еще в 1902 г. вступил в РСДРП и, арестованный и привлеченный в Одессе к суду за пропаганду в армии, был сослан в Казанскую губернию. В 1905 г. он ездил в Женеву, где встречался с Лениным, командировавшим его в Петербург в качестве ответственного пропагандиста Нарвского района. Избранный в состав Петербургского Совета, Нагловский примкнул к меньшевикам и, окончив позже Институт инженеров путей сообщения, служил на Северо- Западных железных дорогах.

Вернувшись в 1917г. в ряды РСДРП(б), он занимал высокие посты петроградского комиссара путей сообщения и члена коллегии НКПС РСФСР, являясь особоуполномоченным Совета обороны на железных дорогах Северного фронта и Петроградского узла и начальником военных сообщений 7-й армии. В письме Ленину от 23 апреля 1920 г. замнаркома юстиции РСФСР П. И. Стучка характеризовал Нагловского "стойким, скромным, честным, достойным членом партии и серьезным, способным, энергичным, трезвым, одним словом, выдающимся советским работником". После гражданской войны Нагловский служил торгпредом в Риме и управляющим делами железнодорожной миссии РСФСР в Берлине, директором и членом правления Норвежско-Русского пароходного общества в Бергене и Лондоне, а с 1924г. - в берлинском торгпредстве, но из рядов РКП(б) выбыл.

"В связи с тем,-говорилось в приговоре Верховного суда,- что Нагловский сблизился с белогвардейской эмиграцией и спекулянтской средой, ему было предложено вернуться в СССР". Нагловский отказался, ибо, как уверял торгпред Бегге, якобы стал "наркотиком и совершенно потерял силу воли, делая все, что ему диктовал вражеский лагерь". В Париже Нагловский жил в том же доме, что Б. И. Николаевский и другие меньшевики. "Был он уж в годах,- вспоминал Р. Б. Гуль,- очень худой, щуплый, слабого здоровья. При первом же знакомстве он показался мне человеком- в смысле жизненной энергии - конченным. Думаю, полная разочарованность "в деле жизни" (революция), ...объявление его большевиками "вне закона", все вместе как-то надломило энергию. Он нигде не работал, ничего не делал". Умер Нагловский во время второй мировой войны, но его воспоминания о Воровском, Зиновьеве, Красине, Ленине и Троцком, записанные Гулем еще в 1936г., были опубликованы в "Новом журнале" (22).

"Невозвращенчество,- злорадствовала эмигрантская пресса,- принимает характер эпидемии. Почти не проходит дня, чтобы ряды "третьей эмиграции" не увеличивались новыми пришельцами. Бегут не только заподозренные в "уклонах" и "разложении", но и ...стопроцентные коммунисты!" Ссылаясь на политический разрыв все возрастающей части коммунистов "с идеями социального утопизма и террористической диктатуры". Дан замечал, что "возвращенчество" русских эмигрантов в нэповскую Россию "рассеялось, как дым", и, наоборот, невозвращенчество стало настоящим "знамением времени", когда сотни тысяч жителей СССР, этих своеобразных "сменовеховцев наизнанку", с удовольствием и немедленно ринулись бы сейчас за границу, "если бы имели к тому хоть какую-либо физическую, материальную и полицейскую возможность!"

Между тем "жестокое сокращение и еще более жестокая чистка" советских заграничных учреждений, численность сотрудников которых, по

стр. 61

утверждению Орджоникидзе, уже к XVI съезду ВКП(б) уменьшилась почти наполовину (на 41,6%), фактически привели к дезорганизации внешнеторгового аппарата. Более того, решение направлять за рубеж лишь "абсолютно стойких, проверенных, выдержанных рабочих"- коммунистов, которые, по мнению ЦКК, только одни и могли устоять против тлетворного "влияния буржуазных соблазнов", явилось причиной того, что, например, в парижском торгпредстве остались всего два владевших французским языком руководящих работника, а большинство служащих, как жаловался начальству исполнявший обязанности торгпреда Б. А. Бреслав, составляли мало на что способные новички, не имевшие никакого "коммерческого и торгового опыта" ".

Хотя благодаря предпринятым Москвой "драконовским" мерам поток невозвращенцев постепенно сокращался, в 1931 г. их ряды пополнили следующие коммунисты (в скобках указаны годы вступления их в партию и направления на заграничную работу): статистик "Совтортфлота" в Латвии А.К.Астапов (1921, 1928), курьер охраны венского полпредства П. И. Елисеев (1925, 1926), заведующий Хлебным отделом Гамбургского отделения торгпредства Р. Б. Довгалевский (1917, 1928), директор финансового управления парижского торгпредства С. М. Железняк (1919, 1928), заведующий транспортным управлением "Амторга" С. Л. Косов (1917, 1927), представитель "Дальугля" в Китае В. В. Пученко (1917, 1930); завотделом металлов берлинского торгпредства Е. Л. Райк (1917, 1928), бывший приемщик автомашин парижского торгпредства И. М. Раскин- Мстиславский (1903, 1926) и др.

Например, 6 ноября 1931 г. ЦКК ВКП(б) исключила из партии "как изменника Советской власти и отказавшегося вернуться в СССР" Ж. М. Дюре, который с 1914 г. состоял в Польской социалистической партии, в 1916 г. перешел в ряды большевиков и до 1919 г. находился на подпольной работе в Польше, а затем до 1923 г. являлся "руководителем французского комсомола" и на 4-м конгрессе Коминтерна был избран кандидатом в члены его Исполкома. С 1924г. Дюре жил в СССР и преподавал в комвузе, но в 1928г. вернулся во Францию, причем, в марте 1930г. ЦКК ВКП(б) постановила: "Ввиду того, что т. Дюре совершенно оторван от ячейки, нигде не работает, работать в ТАССе отказался из-за маленького гонорара, считать необходимым отправку его в СССР для прохождения чистки". Дюре категорически отказался вернуться в Москву, в чем, видимо, его поддержала и жена Ивет, состоявшая с 1921 г. членом ФКП, а с 1925 г. - ВКП(б), и также исключенная из партии "как изменница Советской власти" (24).

По неполным данным Наркомвнешторга СССР, в 1932г. было зарегистрировано 11 невозвращенцев, в том числе 3 коммуниста, а в 1933 г.- 5, в том числе 3 коммуниста. Так, в 1932г. перешли на положение невозвращенцев: главный бухгалтер "Франсовфрахта" Г. Н. Болонкин (1926, 1931), заведующий Бельгийским отделением торгпредства СССР во Франции и бывший управделами Наркомвнешторга СССР А. И. Леких (1903, 1927?), представитель "Сельхозсоюза" в Берлине Н. С. Шахновский (1919, 1929), бухгалтер берлинского торгпредства О. В. Штарк (1920, 1928), заведующий советским пансионатом в Германии Г. А. Шлецер (Шлессер) (1906, 1928). В 1933 г. стали невозвращенцами заведующий учетно- статистическим отделом лондонского торгпредства И. И. Литвинов (1916, 1931) и его жена - сотрудница пушного отдела Р. А. Рабинович (1920, 1931), заместитель директора берлинского "Манганэкспорта", бывший председатель Госплана и зампредсовнаркома Грузии К. Д. Какабадзе (1917, 1931).

Новый пик невозвращенчества придется на вторую половину 30-х годов и будет связан со сталинскими репрессиями.

Примечания

1. Российский государственный архив социально-политической истории (РГА СПИ), ф. 17, оп. 113, д. 650, лл. 11, 280; д. 665, n.J; ф. 589, оп. 3, д. 11737, т. 1, л. 10, 49. Касаясь вопроса

стр. 62

численности невозвращенцев в своем докладе на XVI съезде ВКП(б), Г. К. Орджоникидзе называл несколько иные цифры: за 1926г.- 38 человек, 1927г.- 26, 1928г.- 32, 1929 г. - 65, 1930 г. - 43. (Там же, ф. 71, оп. 37, д. 147, л. 560).

2. Социалистический вестник, Берлин, 26.VII.1930, N 14(228), с. 10; Последние новости, Париж, 4, 9. V.I 930.

3. РГА СПИ, ф. 17, оп. 113, д. 650, л. 298; ф. 589, оп. 3, д. 11737, т. 1, л. 12- 14, 47-48.

4. Там же, л. 12; ф. 17, оп. 100, д. 3587, л. 5.

5. Там же, оп. 68, д. 489, л. 289; ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 54, с. 59.

6. Новый журнал, Нью-Йорк, 1961, N 64, с. 203-204; ГУЛЬ Р. Б, Я унес Россию. Т. 1. Россия в Германии. Нью-Йорк. 1984, с. 304-308; Правда, 6.XI.1973.

7. РГА СПИ, ф. 17, оп. 100, д. 6926, л. 1-5; Последние новости, Париж, 14.XI.1925.

8. РГА СПИ, ф. 589, оп. 3, д. 2109, л. 3, 7; ф. 17, оп. 113, д. 650, л. 322-323,

9. Там же, ф. 17, оп. 162, д. 6, л. 69; оп. 113, д. 650, л. 327.

10. Там же, оп. 100, д. 3421, л. 1, 4; оп. 162, д. 7, л. 52, 72; оп. 3, д. 697, л. 7; д. 711, л. 5; д. 737, л. 1.

11. Последние новости, 9.Х.1929; РГА СПИ, ф. 17, оп. 162, д. 7, л. 75.

12. РГА СПИ, л. 89; д. 13, л. 138; д. 15, л. 25; оп. 120, д. 37, л. 133-134.

13. Там же, оп. 162, д. 7, л. 166-167, 170.

14. БЕСЕДОВСКИЙ Г. На путях к термидору. М. 1997, с. 346.

15. РГА СПИ, ф. 17, оп. 113, д. 796, л. 127; Социалистический вестник, Берлин, 21.ХП.1929, N 24(214), с. 16.

16. РГА СПИ, ф. 17, оп. 162, д. 8, л. 42, 22, 5; оп. 3, д. 766, л. 7; д. 768, л. 12; д. 771, л. 12-13.

17. Там же, оп. 100, д. 33185, л. 17-19; оп. 3, д. 781, л. 11; Руль. Берлин, 27.IV.1930.

18. Последние новости, 19.IV.1930.

19. Известия, 26.IX.1930; РГА СПИ, ф. 17, оп. 162, д. 9, л. 49; ф. 134, оп. 3, д. 13, л. 32, 48; д. 15, л. 41.

20. Там же, ф. 17, оп. 3, д. 783, л. 29-30; ф. 613, оп. 2, д. 60; л. 5.

21. Борьба, 7.ХП.1930, N 11, с. 2-3; Известия, 13.IX.1930; РГА СПИ, ф. 17, оп. 162, д. 9, л. 31.

22. ГУЛЬ Р. Б. Я унес Россию. Т. 2. Россия во Франции. Нью-Йорк. 1984, с. 233; Известия, 5.Х.1930.

23. Последние новости, 3.VII.1930; Социалистический вестник, 26.VII.1930, N 14 (228), с. 10; РГА СПИ, ф. 71, оп. 37, д. 147, л. 560, 605; ф. 17, оп. 120, д. 42, л. 5.

24. РГА СПИ, ф. 613, оп. 2, д. 62, л. 181-182.

стр. 63