Вместе с тем в формировании и осуществлении внешней политики все большее значение приобретал такой существенный фактор, как появившееся в России "народное представительство" в лице Государственной думы, в которой был представлен фактически весь спектр общественно-политических сил. Это вынуждало власти больше считаться с общественным мнением при принятии государственных решений, в том числе касающихся внешней политики. Внешнеполитическая деятельность правительства все чаще становилась теперь предметом обсуждения на заседаниях представительного органа, проходивших, как правило, весьма бурно. В ходе этих дискуссий депутаты от различных политических партий и общественных движений выражали свое несогласие с теми или иными решениями по важнейшим международным делам, а также подвергали критике деятельность некоторых высокопоставленных дипломатов.

При всем недоверии к этому в основном оппозиционно настроенному по отношению к власти представительному учреждению царское правительство не могло полностью игнорировать этот новый фактор российской политической жизни. И царь, и МИД стремились строить свои отношения с Государственной думой таким образом, чтобы по возможности не обострять и без того напряженную политическую ситуацию в стране. Теперь при назначении дипломатов на высокие посты императору приходилось учитывать и мнение думцев. О том, что дело обстояло именно так, свидетельствует случай с известным дипломатом А. А. Нератовым. Более 30 лет он прослужил в российском МИД. Из них 10 лет являлся товарищем министра иностранных дел, подолгу исполняя обязанности временно управляющего министерством. При нем сменилось пять министров. Часто в отсутствие министра ему приходилось докладывать императору о важнейших международных делах. Николай II высоко ценил Нератова и относился к нему с явной симпатией. Он неоднократно намеревался назначить его министром иностранных дел, но всякий раз наталкивался на одно и то же непреодолимое препятствие: Нератов под любым предлогом старался избегать каких-либо контактов с думой. Это прекрасно понимал его высокий покровитель и не настаивал на своем предложении.

Государственная дума и прежде всего политически наиболее активные ее фракции, в частности, кадеты с их лидером П. Н. Милюковым, октябристы во главе с А. И. Гучковым, стремились не просто включиться в процесс формирования нового внешнеполитического курса России, но и играть в его проведении едва ли не главенствующую роль.

В свое время академик Е. В. Тарле, исследовавший проблему воздействия общественно-политических сил на формирование российской внешней политики, выдвинул весьма любопытную концепцию, смысл которой сводился к тому, что в недрах российской государственности всегда боролись два течения - одно, которое он определял как консервативное, основанное на инстинкте самосохранения, другое - националистическое, или империалистское, не учитывавшее веление этого инстинкта и потому гораздо более активное. На первый взгляд, писал он, могло показаться, что эти два течения совпадали, но только при поверхностном наблюдении. На самом деле имело место своеобразное, хотя и часто повторявшееся в истории психологическое состояние правительственной организации, которое наступало обычно в условиях, когда абсолютизм был твердо уверен в своей прочности и в какой-то степени свободен от забот о самосохранении. На этой фазе своего развития, полагал Тарле, абсолютизм начинал ставить перед собой такие задачи и цели, в том числе внешнеполитические, которые не диктовались никакими побудительными причинами и лишь приводили абсолютистскую машину к частичному, а нередко и к общему, банкротству. По мнению ученого, в истории любой страны этот фактор весьма существенно влиял на политические события, укорачивая сроки, отпущенные данной абсолютистской системе. Российский же абсолютизм, по убеждению

стр. 105

Тарле, к началу XX в. изжил себя экономически, хотя та компромиссная форма правления, которая существовала в России после октября 1905 г., вовсе не обречена была на безусловную гибель в 1917г. и именно так, как это произошло. Крах абсолютизма в России в огромнейшей степени был ускорен первой мировой войной.

Одна школа российских государственных деятелей понимала: России, владевшей половиною Европы и половиною Азии, воевать было не с кем и незачем. Они полагали, что русским народом можно управлять еще очень долгое время, если воздерживаться от никому не нужных войн. К ним, по мнению Тарле, примыкал и Александр III, определенно боявшийся войн, отстранявшийся от проведения активной внешней политики и считавший, что, не воюя, он надежнее может сохранить свое положение и власть несмотря на все трудности и язвы внутренней жизни.

Другая школа придерживалась иных воззрений. Ее сторонники настолько уверовали в прочность российского государственного организма, что проведение завоевательной политики представлялось им не только возможным, но и необходимым. Они выступали прямыми продолжателями этой стародавней и наиболее популярной традиции российских правящих кругов. Эта школа имела большую поддержку со стороны консервативно настроенных кругов российского общества.

Второе, империалистское, течение, уверял Тарле, все более брало верх над консервативным. Конъюнктура, с точки зрения приверженцев этого течения, складывалась вполне благополучно: при наличии союза с Англией и Францией ни Германия, ни Австрия не представляли для России прямой опасности. И хотя никто из сторонников этой школы также не желал войны, поскольку Россия - и они это прекрасно понимали - не была еще готова к войне, тем не менее, считалось возможным и уместным вести психологическую подготовку к ней.

На самом же деле война представляла серьезнейшую опасность для России и прежде всего для ее государственного строя. Столкновение таких монархических держав, как Россия и Германия, чем бы оно ни окончилось, должно было непременно подействовать разрушающим образом на самый принцип наследственной монархии и политического консерватизма. Последнюю попытку предотвратить крушение российской монархии предприняли сторонники консервативного течения за несколько месяцев до начала войны, когда министр внутренних дел в правительстве Витте, а затем член Государственного совета П. Н. Дурново открыто выступил с предупреждением о грозившей стране близкой катастрофе ¹⁵ .

Основной вывод, содержавшийся в записке, которую Дурново направил Николаю II, сводился к утверждению, что сближение с Англией никаких благ России не сулит и что английская ориентация российской дипломатии является глубоко" ошибочной. "Тройственное согласие, - писал он, - комбинация искусственная, не имеющая под собой почвы интересов, и будущее принадлежит не ей, а несравненно более жизненному тесному сближению России, Германии, примиренной с последнею Франции и связанной с Россией строго оборонительным союзом Японии. Такая лишенная всякой агрессивности по отношению к прочим государствам политическая комбинация на долгие годы обеспечит мирное сожительство культурных наций, которому угрожают не воинственные замыслы Германии, как силится доказать английская дипломатия, а лишь вполне естественное стремление Англии во что бы то ни стало удержать ускользающее от нее господство над морями. В этом направлении, а не в бесплодных исканиях почвы для противоречащего самым своим существом нашим государственным видам и целям соглашения с Англией, и должны быть сосредоточены все усилия нашей дипломатии.

При этом, само собой разумеется, что и Германия должна пойти навстречу нашим стремлениям восстановить испытанные дружественно-союзные с нею отношения и выработать, по ближайшему соглашению с нами, такие условия нашего с нею сожительства, которые не давали бы почвы для противогерманской агитации со стороны наших конституцион-

стр. 106

но-либеральных партий, по самой своей природе вынужденных придерживаться не консервативно-германской, а либерально- английской ориентации" ¹⁶ .

Подробно позиция Дурново рассматривается в следующей главе. Здесь же отметим, что за 27 лет до появления его меморандума и за 30 лет до событий 1917г. министр иностранных дел России Гирс предупреждал императора Александра III об ужасающей катастрофе, которая могла бы разразиться в России в случае войны. Он пророчески заявлял: "Для России страшна не столько война, сколько ее последствия"¹⁷ . Однако такая позиция министра уже тогда пришлась не по душе представителям националистического, а точнее шовинистического, течения, которые делали все, чтобы настроить царя против министра иностранных дел, вынуждая последнего подать в отставку.

Похоже, что два течения, о которых говорил Тарле, их борьба между собой за влияние на политику страны, на самом деле определяли лицо властных структур России, в том числе и курс ее внешнеполитического ведомства ¹⁸ .

Новая эпоха, ее новые вызовы предъявляли высокие требования к тем, кто формировал внешнюю политику России. Их усилия концентрировались на трех основных направлениях: европейском, ближневосточном и дальневосточном. Каждое из этих направлений имело свои особенности, касавшиеся целей и задач, путей, форм и методов их реализации. Причем внутри указанных направлений были свои приоритеты, особенности и трудности. Выделение указанных направлений объективно отражало характер международных проблем, с которыми сталкивалась Россия в этих регионах, отстаивая свои внешнеполитические интересы и геополитические цели.

В Европе для России не было, пожалуй, более важного и сложного вопроса, чем балканский. Дело заключалось не только в том, что здесь проживали родственные ей народы, исповедовавшие к тому же одинаковую с русскими религию. Балканы служили своего рода мостом, соединявшим Европу и Азию, облегчали, при благоприятной для России ситуации в данном регионе, решение вековечной проблемы России - обеспечения свободного прохода ее судов через черноморские проливы. Российская дипломатия активно отстаивала мирное решение региональных проблем, решительно отвергая при этом любые попытки, втянуть Россию в военные авантюры, кем бы они ни предпринимались. Исходя из этой своей позиции, Россия искала мирные подходы к решению "восточного вопроса", не форсировала процесса распада Оттоманской империи, пыталась сохранить и укрепить свои отношения с Турцией.

На Ближнем и Среднем Востоке сферой российских интересов являлась Персия. Если проблемы Балкан и черноморских проливов России приходилось решать с учетом мнений и позиций почти всех европейских государств, то ближневосточный узел можно было развязать усилиями в основном двух держав - России и Англии, хотя на роль "третьей силы" все более активно претендовала Германия. Геополитические цели России состояли в том, чтобы обезопасить южные границы и обеспечить свои торгово- экономические интересы.

Что касается Дальнего Востока, то здесь взоры России были устремлены, прежде всего на Северный Китай, где была сосредоточена крупная российская собственность, а также на Японию, с которой после заключения Портсмутского мирного договора складывались вполне нормальные отношения. Главными конкурентами России в этом регионе выступали Англия и Соединенные Штаты Америки. Последние к тому времени значительно усилили свою активность на Дальнем Востоке, особенно в Китае.

Тем не менее, главным направлением внешней политики России, ее дипломатической устремленности оставалась Европа. Это было вызвано не только устойчивыми традициями и географическим положением самой России как, прежде всего великой европейской державы и даже не тем, что именно Европа являлась местом сосредоточения главных мировых проблем, узлом основных противоречий, без разрешения которых невозможно

стр. 107

было сохранить и укрепить всеобщий мир. В основе европейской политики России лежало стремление любыми средствами избежать мировой войны, которая в любой момент могла разразиться именно в Европе, и весть, о приближении которой все чаще с растущим волнением и тревогой воспринимала не только российская, но и вся европейская общественность. Без общеевропейского мира нельзя было обеспечить благоприятные внешние условия, необходимые для успеха российских реформ.

На сцене европейского дипломатического театра России приходилось взаимодействовать со многими партнерами, представлявшими различные идейно-политические и государственные системы, по-разному оценивавшими международную ситуацию и возможные перспективы ее развития. В этой сложной обстановке многое зависело от конкретных личностей и стоявших за ними групп и группировок, волею судьбы оказавшихся на волне европейских событий. Однако главными действующими силами, которые оказывали наибольшее воздействие на развитие европейской ситуации и от кого в решающей мере зависело сохранение и упрочение мира, были три державы - Франция, Англия и Германия. Вполне понятно и естественно, что отношения именно с этими государствами составляли стержень европейской политики России. Отношения между четырьмя ведущими европейскими державами, по существу, определяли не только общую политическую ситуацию в Европе, но и развитие событий во всем мире, позицию других, не только европейских, но и неевропейских государств.

Из указанных европейских держав Франция занимала особое место в европейской политике России. Устойчивость русско-французским отношениям придавало то обстоятельство, что они строились и развивались на прочном фундаменте союзничества. Правда, такой тип отношений двух стран явно не устраивал другие европейские государства, особенно Германию и ее партнеров по Тройственному союзу - Австро-Венгрию и Италию. Да и Великобритания, придерживавшаяся в своей внешней политике весьма спорного принципа "блестящей изоляции", тоже не испытывала особого удовлетворения от существования такого альянса.

Приверженность Франции союзническим отношениям с Россией диктовалась вполне определенными объективными причинами, среди которых немаловажное значение имело то, что в трудное для Франции время, когда она, значительно ослабленная в результате франко-прусской войны 1870 - 1871 гг., испытывала, быть может, самое сильное за всю свою многовековую историю чувство ущемленности своего национального достоинства и резкого падения международного авторитета, именно Россия пришла ей на помощь, оградив от могущественной империи Бисмарка, не скрывавшего своих агрессивных намерений в отношении ослабленного соседа. Огромная заслуга в этом принадлежала выдающимся российским дипломатам - Горчакову и Гирсу, сумевшим убедить своих монархов-самодержцев - несмотря на немецкое происхождение последних и подверженность германскому влиянию - пойти на сближение с Францией, помочь ей восстановить и укрепить свои позиции в Европе, хотя они прекрасно понимали, что Россия может оказаться в открытом противостоянии, а возможно, и противоборстве, с кайзеровской Германией. Российским монархам, испытывавшим вполне понятную неприязнь к республиканскому государственному устройству Франции, приходилось с непокрытой головой внимать на официальных встречах революционной "Марсельезе", ставшей государственным гимном Третьей республики. Однако стратегические интересы России заставляли идти и на это.

Разумеется, позиция России не была чисто альтруистической. Россия преследовала свои цели и интересы. Помимо традиционно широких дружественных связей и контактов двух стран в различных областях, особенно в гуманитарной сфере, для России союз с Францией, окончательно оформившийся в январе 1894г., открывал возможность и надежду на изменение облика Европы, снятие постоянной напряженности перед лицом Тройственного союза. Как отмечал видный специалист по истории Франции А. З. Манфред, в крупных вопросах международной политики, в особеннос-

стр. 108

ти политики европейской, в решении проблемы поддержания известного равновесия сил в Европе интересы России и Франции либо совпадали, либо существенно сближались. Именно это явилось главной предпосылкой, обусловившей установление прочных союзнических отношений между двумя странами, что привело "к росту взаимного интереса, лучшей взаимной осведомленности и в конце концов росту взаимной симпатии и чувств дружбы, связывавших народы обеих стран" ¹⁹ . При этом Россия не исключала возможность того, что принципы, заложенные в русско-французском союзе, могли бы, при известных условиях, послужить основой для создания принципиально новой системы международных отношений в Европе, способной обеспечить безопасность всех расположенных здесь государств.

Однако, к сожалению, уже к началу XX в. в отношениях между Россией и Францией наметилось некоторое охлаждение, вызванное как внешними, так и внутренними политическими факторами. Заметное ослабление монархических сил во Франции и укрепление позиций республиканцев, усиленных проявившимися социалистическими тенденциями (приглашение в правительство социалиста А. Мильерана), не могло не вызвать у российских консерваторов, сторонников укрепления монархической идеи и самодержавия, негативного восприятия новой французской действительности. По мнению некоторых российских дипломатов, представители крайних радикальных идей, получивших широкое распространение во Франции, не могли питать к русскому строю тех искренних симпатий, которые воодушевляли их предшественников. В то же время и многие русские деятели, явно враждебно относясь к происходившим во Франции переменам, выражали сомнения в возможности при таком обороте дел и дальше поддерживать с ней доверительные союзные отношения. Серьезным испытанием для русско-французского союза явились русско-японская война и последовавшее вслед за этим резкое обострение политической ситуации в России. К счастью, российской и французской дипломатии благодаря огромным усилиям и проявленным при этом политической воле и ответственности удалось предотвратить негативные тенденции и не допустить ощутимого ослабления русско-французских отношений.

В то время в политических партиях и движениях Франции достаточно четко обозначили себя два течения, отличавшиеся друг от друга своим отношением к событиям в России и к перспективам франко-русского союза. Значительная часть французской общественности понимала, что революционное брожение в России может явиться серьезным испытанием для отношений между двумя странами и сочувственно относилась к тому, что Россия может вступить на путь перехода к парламентской форме государственного устройства. Они видели в этом усиление России, а следовательно, и укрепление союза республиканской Франции и обновленной России. Такая поддержка имела и вполне материальное обоснование: французы вложили в российские ценные бумаги свои сбережения на общую сумму свыше 11 млрд. франков. Какая-то часть французского общества (в основном консервативные круги) не скрывала своего раздражения, утверждая даже, что франко-российской дружбе пришел конец, открыто выражая свое недовольство тем, что Россия демонстрирует слишком большую близость к французским радикальным кругам.

Однако, несмотря на то, что события в России в определенной мере раскололи французское общество и грозили существенно подорвать основу русско-французских отношений, и в России, и в самой Франции сохранялось понимание того, что союз между ними остается основной и практически единственной базой, на которую может опираться французская внешняя политика, если она желает обеспечить безопасность страны и сохранение мира без ущерба для своего национального достоинства. Ответственные французские политики не раз заявляли о своей приверженности франко- русскому союзу, считая его незыблемой основой внешней политики Франции. Такая убежденность базировалась на политической реальности и понимании того, что какой бы прочной ни была ее дружба с Англией, которая для многих французов ялялась "большой дипломатической силой", причину

стр. 109

известного охлаждения отношений между Францией и Россией следует искать не в их природе, а в недостаточно деятельном и эффективном сотрудничестве, отсутствии частых и плодотворных обменов мыслями, как по текущим вопросам, так и по более крупным и перспективным проблемам развития двусторонних отношений ²⁰ .

Для России тесные и доверительные отношения с Францией, к сохранению и укреплению которых она искренне стремилась, представляли не просто большую ценность сами по себе. В них она видела один из наиболее реальных и эффективных путей улучшения своих отношений с Англией. Правда, в то время на государственном и общественном уровне зрела идея, смысл которой сводился к тому, что к основным моментам российской внешней политики, а именно к русско-французскому союзу и сближению с Англией, следовало бы прибавить и сближение с Германией - если не по всем, то хотя бы по некоторым внешнеполитическим вопросам. Наряду с этим слишком многие в России, даже в высших эшелонах власти, наивно полагали, что если союз Франции, России и Англии не получит желаемого развития, то у России всегда остается открытым путь к соглашению с Германией. Более трезвые российские умы справедливо считали, что если Англия почувствует, что союз с Россией невозможен не по вине Британии, то ей ничего не останется, как пойти на союз с Германией, которая не заставит себя долго упрашивать.

Как бы то ни было, в этой ситуации Франция становилась ключевой державой в сложившейся тогда конфигурации международных отношений в Европе хотя бы потому, что у нее были хорошие отношения как с Россией, так и с Англией. При такой комбинации успех неформального сотрудничества всех держав в рамках Тройственного согласия в решающей мере зависел от Франции. Данный расклад хорошо осознавала российская дипломатия и направляла свои усилия на достижение этой непростой цели. Осуществление указанной миссии история возложила на незаурядного российского политика и дипломата Извольского, который стал министром иностранных дел в апреле 1906 г., сменив на этом посту Ламздорфа. Несмотря на неоднозначное отношение к нему российской политической элиты даже его недоброжелатели, каковых было немало, вынуждены признавать за Извольским прирожденный талант дипломата, широкий кругозор, высокую степень понимания международных интересов России. В его деятельности на посту министра иностранных дел, а затем и в должности посла в Париже эта так называемая французская линия четко просматривалась.

Преследуя данную цель, Извольскому приходилось, с одной стороны, добиваться того, чтобы Франция прониклась этой идеей, а с другой, - чтобы она, действуя как бы по собственной инициативе, оказывала определенное влияние на своего английского партнера, ненавязчиво убеждая его в необходимости и целесообразности именно такого подхода к англороссийским отношениям. При этом он в полной мере сознавал, что все задуманное им может иметь шансы на успех лишь в том случае, если во внешней политике России будет сохраняться и усиливаться курс на всемерное улучшение отношений с Францией при любом повороте событий как внутри этих стран, так и на международной арене. В одной из телеграмм из Парижа за несколько месяцев до начала войны Извольский отмечал, что несмотря на то, что некоторые из членов французского кабинета министров, как, например, Г. Думерг и Ж. Кайо, имеют репутацию убежденных русофобов и принадлежат к партии, политические принципы которой не могут вызывать симпатий, он старался "поддерживать с ними вполне дружественные и корректные отношения", хотя и не исключал, что пребывание данного кабинета у власти и его действия могут иметь "самые серьезные и, может быть, даже роковые последствия для дальнейшей судьбы союзной Франции".

В развитие данной идеи Извольский буквально через месяц сообщает в Петербург приятное известие о том, что получил подтверждение Думерга о его намерении во время предстоящей встречи с английским министром иностранных дел Эдуардом Греем высказаться в пользу установления более

стр. 110

тесного сотрудничества между Россией и Англией. При этом, по мнению Думерга, ему будет "весьма легко найти в пользу этой мысли убедительные аргументы, ибо вполне очевидно, что раз Франция имеет отдельные военно-морские соглашения с Россией и Англией, система эта должна быть координирована и дополнена заключением соответствующего соглашения между Россией и Англией" ²¹ . И хотя формально Франция и Англия не были связаны никакими строгими политическими обязательствами, между ними существовала ясная договоренность о совместных активных действиях в случае осложнения ситуации. В этих условиях в действие вступали соглашения, выработанные генеральными штабами. Таким образом, между Францией и Англией существовало устойчивое согласие, позволявшее им регулярно обмениваться мнениями на правительственном уровне по самому широкому кругу вопросов международной политики.

Англия выражала готовность оказать Франции, в случае нападения на нее Германии, помощь как морскими, так и сухопутными силами. В частности, она обещала поддержать Францию и направить свою стотысячную армию на бельгийскую границу для отражения возможного вторжения германских войск на территорию Франции через Бельгию. Кстати, Франция - и это четко заявил ее премьер Р. Пуанкаре во время своего пребывания в Санкт-Петербурге в августе 1912г. - была крайне заинтересована в том, чтобы в случае столкновения держав Тройственного согласия с Германией Россия и Англия согласовывали действия своих военно-морских сил так же, как об этом договорились Франция и Англия. Пуанкаре в беседе с российским министром иностранных дел Сазоновым высказался в пользу именно такого решения этого вопроса. Вспоминая о своей встрече и беседе с Пуанкаре, Сазонов впоследствии писал: "Я вынес впечатление, что в его лице Россия имеет верного и надежного друга, обладающего недюжинным государственным умом и непреклонной волей. В случае наступления критического момента в международных отношениях было бы весьма желательно, чтобы во главе правительства нашей союзницы стоял если не сам г. Пуанкаре, то лицо, обладающее столь же решительным характером и чуждое боязни ответственности, как нынешний французский первый министр" ²² .

Во время визита Пуанкаре в Россию в июле 1914 г. уже в качестве президента Французской Республики Николай II, по свидетельству французского посла в России Мориса Палеолога, вновь затронул вопрос о соглашении с Англией. "Надо, - подчеркивал император, - чтобы мы привели ее к вступлению в наш союз. Это был бы залог мира". И добавил: "Германия не осмелится никогда напасть на объединенные Россию, Францию и Англию, иначе как если совершенно потеряет рассудок" ²³ .

Примерно за полтора года до этого визита Пуанкаре в Россию император Николай II, желая лишний раз подчеркнуть верность принципам русско-французского союза и выразить свое стремление добиваться их успешной реализации, наградил французского президента высшим российским орденом Святого Андрея Первозванного и направил ему письмо с выражением дружеских чувств к Франции и ее народу. Это произошло при вступлении Пуанкаре в должность президента Французской Республики. Знаки высокого внимания, которое проявила Россия, имели, по мнению посла Извольского, особый смысл и значение, поскольку они пришлись как раз на то время, когда Германия приступила к наращиванию своих вооружений, что вызывало у французов резкое обострение национальных чувств и стимулировало их готовность укреплять Тройственное согласие ²⁴ .

Чем объяснить, что создать Тройственный союз России, Франции и Англии так и не удалось? Почему российско-английские отношения, несмотря на все усилия и России, и Франции, не вышли на уровень русско-французских отношений? Что мешало тому, чтобы еще больше укрепить сотрудничество между тремя странами, тем более, что все они, как будто бы четко осознавали опасность, которая исходила от Германии, угрожавшей всеобщему миру в Европе, и понимали, что противостоять этому, не допустить такого опасного развития событий можно было, лишь объединив

стр. 111

усилия трех государств, а для этого необходимо было тесное сотрудничество, полное согласие и эффективное взаимодействие по всем направлениям: дипломатическому, политическому, экономическому, военному. Часто вину за это исследователи возлагают на недостаточно принципиальную и последовательную политику Англии, во многом определявшуюся верностью принципу "равновесия сил", которому еще в середине XIX в. следовал премьер-министр этой страны Г. Пальмерстон, провозгласивший известный внешнеполитический постулат: "Англия не имеет постоянных друзей или постоянных врагов, она имеет только постоянные интересы". Возможно, Великобритания предпочитала пребывать в определенной самоизоляции, прочно уверовав в то, что островное положение страны позволяет ей держаться на расстоянии, наблюдая за развитием событий как бы со стороны, будучи уверенной в том, что ее они если и затронут, то не в такой степени и не с такими последствиями, как континентальные европейские страны. Так ли это? К сожалению, пока что не удалось найти достаточно убедительных объяснений развития событий и особенно поведения Великобритании, в частности, нет ответа на вопрос: только ли она повинна в том, что не удалось создать надежный заслон грозившей опасности и не допустить сползания Европы к разрушительной войне.

Одно можно сказать с большой долей уверенности: российско- английские отношения складывались и развивались не так гладко и носили не столь откровенно-доверительный характер, как русско- французские. И независимо от того, чьей вины в этом больше, это обстоятельство сыграло значительную негативную роль, не позволив создать в Европе такую систему международных отношений, которая служила бы надежным сдерживающим противовесом тем силам, для которых милитаризм и война составляли в то время едва ли не суть их государственной политики. Недостатка в заявлениях, которые делались и на дипломатическом, и на высшем государственном уровне, о намерениях улучшать отношения и крепить дружбу между Россией и Англией, не было. Но далеко не всегда за подобными словами следовали реальные и значимые дела. О том, какими виделись России ее отношения с Великобританией, можно судить на основании инструкции новому российскому послу в Лондоне графу А. К. Бенкендорфу, текст которой утвердил 20 ноября 1902 г. лично Николай II.

Бенкендорф благодаря своему младшему брату маршалу двора графу П. Бенкендорфу пользовался особым покровительством со стороны российского двора. Это был крупный дипломат, который отличался самостоятельностью мышления, прекрасно владел основными европейскими языками, умел не только высказывать свое мнение, но и отстаивать его перед самыми высокими инстанциями. Нередко в телеграммах, которые Бенкендорф направлял из Лондона, излагая английскую точку зрения по тому или иному вопросу, он не забывал добавить: "с которой согласен и я". Возможно, именно поэтому в некоторых дипломатических и правительственных кругах он пользовался репутацией "англофила". Но у него был и существенный недостаток: он очень слабо владел русским языком, и ему, пожалуй, единственному среди российских послов, было разрешено отправлять свои депеши на французском языке, который он знал в совершенстве. Он пробыл в должности российского посла в Лондоне 13 лет - с 1903 до своей кончины в 1916 году. На основании его многочисленных телеграмм, отчетов и писем можно составить весьма полную и всестороннюю картину развития российско-английских отношений в рассматриваемый период.

В вышеупомянутой инструкции подробно рассматривались общие условия, которые характеризовали международное положение России и Великобритании, их взаимоотношения и перспективы развития сношений между ними "по весьма существенным и разнообразным политическим вопросам". В ней высказывалось понимание того, что "под влиянием исторического хода событий обе державы достигли к наступившему XX-му веку столь широкого развития своей государственной мощи, что им принадлежит ныне существеннейшее влияние на жизни народов". В документе отмечалось также, что Россия в силу своего географического положения наращивала

стр. 112

свое могущество прежде всего как континентальная держава, в то время как Великобритания, будучи островным государством, развивалась в совершенно иных условиях, распространяя "свое политическое и экономическое влияние преимущественно в разобщенных и разбросанных во всех частях света странах, и основывала свое мировое положение на принципах морского могущества. Являясь таким образом по самой сути вещей представительницами двух различных государственных начал, Россия и Англия почти не приходили в соприкосновение на почве реальных, экономических интересов, - и сношения между ними носили по преимуществу политический характер, особенно в делах Востока, столь близко затрагивающих интересы России".

Великобритания, говорилось в инструкции, основные свои усилия направляла на то, чтобы с помощью международных группировок создавать возможные преграды развитию могущества наиболее опасных "в будущем" соперников, к которым Великобритания относила Россию, подозревая ее в широких честолюбивых замыслах, особенно в отношении Индии, этой драгоценнейшей из английских колоний. И действительно, признавалось в документе, в течение всего XIX в., после падения Наполеона I, Великобритания неизменно пребывала в рядах противников России, не без успеха препятствовала ей в продвижении на мусульманский Восток. Это, естественно, накладывало свой отпечаток на русско-английские отношения, что придавало российской политике в отношении Англии заметный налет сдержанности, хотя она и не носила враждебного характера. Более того, российское правительство, как отмечалось в документе, руководствуясь глубоко миролюбивыми устремлениями, выражало готовность к дружественному и полюбовному разрешению возникавших недоразумений и вопросов, но зачастую встречало со стороны Англии принципиальное недоверие или же чрезмерные притязания.

Обрисовав кратко неутешительную картину истории развития русско-английских отношений, которые лишь в незначительной степени смягчались "в зависимости от того, к какой политической партии принадлежали стоявшие в Лондоне у власти государственные люди", российское правительство выражало надежду на то, что существенные перемены, наметившиеся в международных отношениях, вызванные, в частности, все усиливавшимся влиянием на мировой арене Германии и Соединенных Штатов, которые в поисках рынков для своей быстро развивавшейся промышленности пытались выйти за пределы отечества и таким образом серьезно угрожали экономическому преобладанию Великобритании, заставляют последнюю вносить определенные коррективы в ее внешнюю политику, в том числе и в ее политику в отношении Российской империи. В этих условиях при всей принципиальной неприязни к России нынешние государственные деятели Великобритании вынуждены будут считаться с тем положением, которое создано ныне быстрым ростом других стран как в экономическом, так и в политическом отношениях. По оценке российского правительства, в то время происходил процесс становления новых международных отношений, что неизбежно должно было способствовать позитивным изменениям и в российско-английских отношениях.

Новому российскому послу в Лондоне предписывалось внимательно следить за изменением ситуации в Англии, в особенности за развитием ее отношений с Германией и Соединенными Штатами, содействовать повороту ее внешней политики в сторону существенного улучшения российско- английских отношений. При этом, как подчеркивалось в документе, послу надлежало действовать в тесном контакте с французскими представителями в Лондоне, которые, как казалось России, придерживались той же линии на расширение и улучшение отношений России с Великобританией ²⁵ .

Переписка Бенкендорфа позволяет лучше понять суть проблем, которые находились в центре внимания правительств двух стран и от решения которых во многом зависела дальнейшая судьба отношений между ними. Вполне естественно, что основные усилия обоих государств были направлены на то, чтобы по возможности снять напряжение, которое вызывали

стр. 113

особенно острые разногласия, нередко порождая взаимоисключающие подходы как к двусторонним отношениям, еще более отягощая их, так и к оценке политической ситуации в Европе и в мире в целом.

Центральным, естественно, был вопрос о том, каким образом вывести российско-английские отношения на новый уровень, как придать им более высокий статус. По мнению Бенкендорфа, со стороны английского правительства также проявлялось вполне осознанное стремление к улучшению этих отношений. В телеграмме на имя исполняющего обязанности российского министра иностранных дел Нератова от 26 октября 1911 г. он писал: "Как и Вы, я часто замечаю признаки желания со стороны английского правительства укрепить наше согласие и даже расширить его рамки". Однако, отмечал посол, несмотря на то, что во многом точки зрения России и Англии совпадают, остается нерешенным и не совсем ясным, как развить эту общность, какую форму могло бы принять это согласие.

Бенкендорф не разделял мнения тех российских политиков, которые вынашивали идею заключения оборонительного союза, и склонялся к мысли, что необходимо попытаться придти к такому соглашению, основные положения которого распространялись бы на некоторые локальные проблемы, по которым нет полного согласия сторон, в частности, на такие, как ситуация на Балканах, статус Черноморских проливов, положение на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке и др. По мнению посла, Англия могла бы принять позицию России в этих и других вопросах ее региональной политики, если бы последняя предоставила Англии свободу действий в Египте ²⁶ .

По всем этим и другим вопросам существовало немало затруднений, причем решения по некоторым из них выходили за рамки двусторонних отношений и так или иначе затрагивали интересы других европейских держав и континента в целом. Это относилось, в частности, к проблеме черноморских проливов, главная трудность которой состояла не столько в установлении свободного прохода судов в обоих направлениях (этому никто не противился), сколько в стремлении превратить Черное море в большой порт, который в случае войны служил бы прикрытием для русского флота. В вопросе проливов позиция Англии, которая, по словам Бенкендорфа, "ни в каком случае не желает таскать каштаны в Константинополе из огня для Германии и Австрии", была близка российской. Что касается колониального Востока, то здесь Англия придерживалась так называемого принципа территориальной неприкосновенности, демонстрируя тем самым свое нежелание делить колонии и допускать новые аннексии. Данная ее политика распространялась на такие, в частности, страны, как Китай и Персия, где особенно остро сталкивались интересы Англии и России. К тому же в этих вопросах Англия довольно тесно координировала свои действия с Соединенными Штатами.

Бенкендорф не скрывал своего опасения, что "соглашение с Англией может потерпеть крушение под влиянием более или менее международной интриги, материалом для которой послужили грязные или ложные нападки" на Россию, вроде тех, что были продемонстрированы на одном из заседаний французского сената, когда на слушаниях по вопросам внешней политики 6 и 7 февраля 1914г. с резкой критикой российской политики и русско- французского союза выступили некоторые французские министры. Международная и внутренняя интрига касалась в основном двух вопросов: политики России в Персии и на Дальнем Востоке. В первом случае посол рекомендовал российскому руководству следовать правилу, которого твердо придерживалось английское правительство: "охрана интересов Англии и ее подданных постольку, поскольку это совместимо с интересами государства". В этой связи он не скрывал своего огорчения и непонимания по поводу того, что несмотря на критику политики России в Персии, раздающуюся со всех сторон, сама Россия не предъявляет сколько- нибудь осязаемых доказательств, что эти нападки на нее не имеют под собой никаких оснований. "Ведь ясно, - писал Бенкендорф 12 февраля 1912г. министру иностранных дел России Сазонову, - что чем дольше оккупировать Персию, чем дольше оставаться там, тем будет постепенно все труднее и труд-

стр. 114

нее уйти оттуда и тем необходимее будет для нас править ею. Я убежден, что те торговые выгоды, довольно сомнительные, - да их при том еще трудно будет отстоять от всепроникающих немцев, которых поддерживает их правительство, встречающее там только нас одних, - что эти выгоды (я нисколько не хочу их умалять) все же недостаточны, чтобы оправдать всю ответственность, все трудности, все огромные издержки окончательной оккупации, иначе говоря, аннексии, и все ее громадные политические последствия" ²⁷ .