Обер-прокурор Желиховский был судебным деятелем новой формации, и с первых же дней он стал стараться, в пределах возможности, внести живую струю в старый дореформенный порядок. В V департаменте начали чаще появляться защитники. Правда, им не разрешалось присутствовать при докладах и они допускались лишь для дачи своих объяснений, после чего должны были удалиться. Тем не менее и такое участие защиты все же несколько освежало атмосферу. (Я помню выступление по одному делу присяжного поверенного Андреевского. Он по обыкновению произнес красивую речь, полную лиризма. Речь эта произвела большое впечатление на сенаторов, и докладчику вместе с обер-прокурором стоило большого труда удержать сенаторов от перерешения дела в духе защиты.)

Были произведены реформы и в других областях, но уже после моего ухода. Я пробыл в Сенате ровно четыре года. За это время я прошел целый ряд должностей: сначала младшего помощника секретаря, потом старшего помощника, затем самостоятельного докладчика на правах секретаря и, наконец, последний год состоял в должности секретаря. С этой должности я в ноябре 1892 г. был назначен товарищем прокурора Нижегородского суда. После непродолжительной подготовки под руководством товарища прокурора Петербургского окружного суда Глищинского я отправился на место своего нового служения.

Глава III.

Нижегородский прокурорский надзор. - Старые традиции. - Четвертная бутыль красного вина. - Воспоминания былого. - Встреча и проводы министра юстиции графа Палена. - Переправа вплавь через Оку. - Прокурор Безе и председатель суда Лентовский. - Несколько слов о суде с участием присяжных заседателей. - Институт земских начальников. - Губернатор Баранов. Его характер и система управления. - Судебно-полицейское примирительное разбирательство. - Старший председатель в роли Шерлока Холмса.

В Нижний Новгород я приехал в конце ноября 1892 г. и на другой же день по приезде явился прокурору суда Н. К. Безе. Нижегородский прокурорский надзор сначала принял меня не очень ласково. Я был им чужой, питерский чиновник, перебивший дорогу местному кандидату.

Но вскоре отношения наладились и стали вполне сердечными. В то время прокурором суда в Нижнем Новгороде был Н. К. Безе, человек сведущий, опытный и независимый. Он уже 10-й год состоял в должности прокурора,

стр. 81

но, несмотря на все его достоинства, ему при министре Н. А. Манасеине почему-то не давали хода. И только после вступления в должность министра юстиции Н. В. Муравьева он вскоре был назначен председателем суда, а затем старшим председателем Казанской судебной палаты. Безе умел сплотить прокурорский надзор и поставить его на должную высоту, благодаря чему Нижегородская прокуратура считалась лучшей в округе Московской судебной палаты, к тому же и город Нижний Новгород был самым большим центром в округе после Москвы. В Нижнем Новгороде у меня не оказалось ни души знакомой. Положение было неважное. На другой день после моего приезда Безе пригласил меня к себе на обед. Прокуратура была в полном составе. Обед был скромный, но возлияния были более чем обильные. Начали с водочки, которую пили не считая рюмок. Затем перешли на красное вино, главное достоинство которого было в том, что оно продавалось четвертями и стоило дешево.

В то время я почти ничего не пил вследствие нервного переутомления, которое я приобрел в Сенате, где приходилось слишком много работать. Моя вынужденная трезвость произвела неприятное впечатление на моих новых сослуживцев, и они, по-видимому, решили, что эта петербургская штучка к ним не подходит. Я заметил это и решил рискнуть. На другой день обед в честь нового сослуживца был у товарища прокурора Н. Н. Киселева. Я пил вровень с другими и к концу обеда лежал бездыханным телом на диване и сквозь мучительный сон слышал, как меня одобряли, заявляя, что из меня может выйти толк и что я еще их в будущем смогу перепить. Одна мысль, что мне еще придется кого-то перепивать, окончательно лишила меня сознания. К вечеру я немного отошел, но от водки, и в особенности от красного вина в четвертной бутыли, голова разрывалась на части. И долго, долго четвертная бутыль с красным вином наводила на меня панический ужас. Там было все кроме виноградного сока. По виду это было чернило и красило как чернила, а по вкусу... по вкусу трудно сказать - нечто вроде толченого угля в уксусе, но зато стоила эта четверть даже по тем временам очень дешево - всего 45 копеек.

Поклонение Бахусу было одной из старых традиций нижегородского суда и прокурорского надзора. Вообще, старыми своими традициями и преданиями и суд и прокурорский надзор гордились, любили вспоминать о них и повторять отдельные эпизоды из этого недалекого прошлого. Так, например, про первого председателя суда Панова рассказывали, что когда, после введения нового суда в Нижнем Новгороде, туда приехал министр юстиции граф Пален, то он не только не поехал встречать министра на вокзал, но даже и не встретил его в суде, когда министр приехал в суд, а сидел у себя в кабинете и гр. Пален вынужден был, подойдя к дверям кабинета председателя суда, просить курьера доложить председателю о его приходе. И только после этого Панов вышел к министру и ввел его к себе в кабинет. Граф Пален, высоко ценивший независимость судей, тем не менее обиделся на председателя и старался как-нибудь уколоть его. Проходя с председателем по коридору суда, министр увидел паутину и, указывая на нее Панову, язвительно заметил: "Суд новый, ваше превосходительство, а паутина у вас старая". Выслушав указания министра, Панов повернулся к сопровождавшему их курьеру и, в свою очередь указав ему на паутину, сказал: "Слышишь, Кузьма, его сиятельство заметил паутину. Это, собственно, к тебе относится, смотри получше за чистотой". Министр окончательно растерялся. Но, несмотря на все это, после обозрения суда благодарил Панова и, вернувшись в Петербург, восторгался прекрасной постановкой суда.

Прокурорский надзор тоже любил говорить о своей сплоченности, солидарности и единстве. Как на пример такой солидарности в прошлом указывали на один комический случай, имевший место тоже во время приезда министра графа Палена. Проводив министра на вокзал, прокурорский надзор после отъезда его решил выпить за здоровье обласкавшего его генерал-прокурора. Выпили и закусили в буфете на вокзале и затем все вместе направились к переправе через Оку. Прокурор Орлов нанял большую лодку и первый прыгнул в нее, за ним последовали остальные. Но оказалось, что прокурор в темноте вместо лодки попал в воду. Однако это не смутило его и он недолго думая пустился вплавь, гребя правой рукой, а левой высоко держа над головой треугольную шляпу, чтобы не замочить ее. Увидев, что прокурор поплыл без лодки, все его товарищи немедленно же повыскакивали из лодки

стр. 82

и бросились вплавь за своим главою, высоко держа в левой руке свои треугольные шляпы. В почтительном молчании шла за пловцами нанятая ими лодка с двумя гребцами, удивленными неожиданным исходом дела. По пути к противуположному берегу кое-кому из надзора пришлось воспользоваться вблизи плывшей лодкой, но прокурор с остальными товарищами бодро доплыли до противоположного берега, вышли на берег и с гордостью надели на голову сухие треуголки, хотя сами были насквозь мокрыми. Вот какие были времена и какие были люди, обычно говорили старые служаки.

Я уже указывал на то, что и судьи и чины прокурорского надзора старались блюсти старые традиции, но это им не всегда удавалось.

Я помню один из первых приездов министра Муравьева. Побывав в суде и у прокурорского надзора, он в тот же день вечером решил ехать обратно в Петербург. На вокзал проводить министра собрался весь прокурорский надзор в мундирах, приехал и председатель суда Лентовский в вицмундире с цилиндром на голове. Стоя в дверях вагона, министр разговаривал с прокурором, который по-военному периодически прикладывал руку к кокарде треугольной шляпы. К ним направился председатель суда Лентовский. Приближаясь к министру, он снял цилиндр и, держа его в руке, стал разговаривать с Муравьевым. На дебаркадере было свежо. Министр с приятной улыбкой обратился к Лентовскому со словами: "Молодой человек, наденьте шляпу, а то, несмотря на ваши кудри, вы простудите голову". - "Я не боюсь простуды, я слишком согрет лаской вашего высокопревосходительства", - был ответ старого, далеко не кудрявого председателя. А ведь и Лентовский любил вспоминать первые годы введения судебной реформы и старые судебные традиции.

Наше время - 80-е годы - были годами усталости и реакции. Подъем 60-х годов остыл. Прежнее восторженное отношение общества к реформам Царя-Освободителя сменилось местами, в особенности на верхах, разочарованием и недовольством. Не избежал нападков и суд, в особенности суд с участием присяжных заседателей. Справедливость требует отметить, что тогдашние министры юстиции Н. А. Манасеин и Н. В. Муравьев делали все зависящее от них, чтобы отстоять судебные уставы, и в частности суд с участием присяжных заседателей. Большой процент оправдательных приговоров в городах, объясняемый рядом условий городской жизни, особенно возмущал противников этого суда. Не понимая чуткой природы человеческого правосудия, они видели его достоинства не столько в справедливости, сколько в карательной репрессии.

Я прослужил по судебному ведомству 25 лет. Четыре года я был в Сенате, 20 лет в прокурорском надзоре на разных ступенях и один год судьей - членом Московской судебной палаты. За 20 лет прокурорской службы мне пришлось участвовать во многих сложных и интересных процессах, которые поручались мне ввиду того, что я числился в рядах так называемых обвинителей.

Я видал все формы суда и у нас и за границей и должен совершенно искренно и убежденно заявить, что я не знаю суда более совершенного для уголовных дел, чем суд с участием присяжных заседателей. Многое написано по этому поводу. Много талантливых защитников суда присяжных высказывали свои блестящие аргументации в защиту его. И поэтому я не стану повторять этих доводов. Я отмечу только одно обстоятельство, которое, вопреки мнению противников суда присяжных, является, по моему мнению, положительной, а не отрицательной стороной этого суда, а именно то, что у присяжных обычно нет судебного опыта. Долголетняя практика убедила меня в том, что суд - это единственная специальная область, где опыт и практика в известных случаях, как это ни парадоксально, скорее вредны, чем полезны.

Дело в том, что профессиональный судья, ознакомившись с делом до дня заседания, именно благодаря своему опыту, уже вперед составляет себе определенное мнение по делу, и для него затем процесс является одной формальностью. Чтение обвинительного акта он не слушает, к свидетельским показаниям относится безучастно, а к речам прокурора и защитников, в особенности если они затягивают процесс, прямо враждебно. Едва ли нужно доказывать, что такое отношение к делу, являющееся результатом опыта и знания, безусловно вредно. Несомненно, что и свидетельские показания и прения сторон очень часто дают делу освещение далеко не соответствующее письменному его изложению. Кроме того, профессиональный судья невольно, при известных обстоятельствах, должен относиться формально к делу.

стр. 83

Так, он не может оправдать подсудимого, сознавшегося в совершении преступления, хотя бы это и являлось актом величайшей справедливости. Присяжные же заседатели весьма часто оправдывали обвиняемых, сознавшихся в совершении приписываемого им деяния. А между тем, именно это достоинство суда присяжных и вызвало особенно нападки его противников. Как известно, новый суд был встречен обществом восторженно. Конечно, его приводили в восторг не детали прекрасно разработанного устава, с которыми большинство и не было знакомо, а то, что Устав этот открывал двери суда, делая процесс гласным, доступным общественному контролю, то, что решать наиболее ответственный вопрос - о виновности подсудимого - предоставлялось выборным от общества, представителям его совести, и что память о судебной волоките и взятках отошла уже в область печального прошлого. Противникам судебных уставов императора Александра II удалось все-таки произвести трещину в этих уставах путем создания института земских начальников.

Какие формальные мотивы были выставлены авторами закона о земских начальниках в объяснительной записке к этому закону, я не знаю. Одно было несомненно, что закон этот в ряду других законов того времени имел главной целью поднять престиж дворянского сословия. По-видимому, этим законом хотелось из российских дворян создать нечто вроде маленьких английских лордов. Помещик-дворянин - у себя в поместье и администратор и судья, опекун над крестьянами, ближайший их руководитель - должен был поднять авторитет сословия. Упустили из виду только одно, что высокий авторитет сословия всегда создавался личными качествами его членов и их историческими заслугами перед государством, а не искусственными мероприятиями административного или законодательного характера.

Лордов из земских начальников, конечно, не создали, престижа дворянства не подняли, а скорее уронили, и кроме того, в угоду эфемерной идее упразднили институт мировых судей, успевший завоевать всеобщее уважение, и на его место, перемешав административные и судебные функции, создали институт плохих судей и слабых администраторов. Интересно отметить, что и раньше мировые судьи в уездах тоже почти исключительно избирались из дворян, но они были совсем другими, чем земские начальники. Мировые судьи, в особенности в глухой провинции, допускали иногда чудачества. Но эти чудачества носили безобидный характер. Так, например, они судили иногда в халатах, надевая поверх халатов свои судейские цепи, иногда им подавались в судебное заседание трубки и пр. Конечно это было нарушение формы, ритуала, до которого, к слову сказать, русский человек не особенно падок, но на существе решений эти чудачества не отражались. Судьи были независимы, и никогда никакие административные соображения на их решения не влияли. Наконец, самое положение судьи было почетным даже с точки зрения чиновнической. В то время даже уездные предводители дворянства состояли в VI классе должности, а мировые судьи были в V классе, то есть по классу должности они были поставлены выше всех остальных должностных лиц в уезде. Может быть, теперь этот довод многим покажется мелочным, но в то время это не было мелочью и с этим считались. Достаточно указать, что именно в это время уездные предводители из VI класса были повышены в V класс, губернские предводители из V класса в IV, а земские начальники и заменяющие их в городах городские судьи были переведены в VI класс.

Итак, ожидания законодателя не оправдались. Земские начальники не могли создать для крестьян авторитетных руководителей из дворян ни в области административной ни в области судебной. Это поняли и некоторые из первых земских начальников, и часть из них, а именно люди с именем, влиянием и состоянием, согласившиеся вначале принять эту должность, постепенно стали покидать ее. Осталась главным образом молодежь, по преимуществу из бывших военных, частью с небольшим достатком, а частью и вовсе неимущая. Местами не было совсем кандидатов, так что приходилось назначать с других мест. В некоторых губерниях не оказалось вообще дворян, и министерство вынуждено было назначить своих чиновников и не из дворян. Благодаря такому положению вещей создался хаос, который, в особенности в первое время, необыкновенно осложнял работу в уездных съездах земских начальников. Приходилось вместо одного дня сидеть по три дня. Заседания тянулись до 12 часов ночи. Приходилось разбираться в прямо анекдотичес-

стр. 84

ки-комических делах, о которых можно было бы написать целые тома. Я на них останавливаться не буду, приведу только два примера, чтобы не быть голословным. Крестьянка Авдотья, как сейчас помню, Хлебова искала с мещанина Б., проживающего в том же селе, корову с телкой. Она продала ему корову. Корову покупатель взял, но денег не уплатил, корова тем временем отелилась. Ответчик корову соглашался вернуть, но телку считал своею, так как корова отелилась у него. Земский начальник, рассмотрев дело, допросил ряд свидетелей, и в конечном итоге ответчика и двух свидетелей приговорил к аресту на 10 дней, о корове же и телке в своем "приговоре" не сказал ни слова. Дело было обжаловано в [уездном] съезде, причем жалобу подали все, и истица, и ответчик, превращенный в обвиняемого, и осужденные свидетели.

Превращение гражданских дел в уголовные и обратно, в особенности в первое время, было явлением обычным. Видно было, что судья, он же администратор, не очень отчетливо разбирался в своих правах и обязанностях в той или другой области и часто являлся судьей там, где нужно было быть администратором, и наоборот. К этому присоединялась иногда и халатность, излишнее доверие к своему письмоводителю и пр. В числе других в одном из уездов Нижегородской губернии был земский начальник Х., человек в высшей степени симпатичный, воспитанный и необыкновенный знаток кухни. Весь съезд в первый же день, во время перерыва заседания, традиционно отправлялся к нему завтракать. Лучшие рестораторы Петербурга и Москвы могли бы позавидовать кулинарным способностям Х. Это был виртуоз и поэт кухни. Он обычно облекался во все белое, надевал белый поварской чепчик на голову и весь преображался: глаза горели, все движения приобретали грацию, ловкость, и работа спорилась в его искусных руках. Мне за мой долгий век приходилось есть в разных местах нашей великой родины, и в убогих хижинах равнины, и в саклях, гнездящихся в горах, и в пышных дворцах, и почти во всех лучших ресторанах европейских столиц - Парижа, Берлина, Вены и Рима, и я не преувеличу, если скажу, что таких пирогов я нигде не ел, разве только с ними могли сравняться, и то приблизительно, пироги члена Московской судебной палаты Башилова и артиста Художественного театра Вишневского, тоже удивительных кулинаров. Я никогда не забуду, как перед рассмотрением скандального дела, о котором я хочу рассказать, Х. напряг все свои способности и приготовил нам к завтраку котлетки из раковых шеек, начиненные молоками из налимов и с каким-то особенным, его собственного изобретения, соусом. Это было совершенство кулинарии.

А между тем этот поэт-кулинар был, к сожалению, плохим земским начальником. Когда он приступал к исполнению своих служебных обязанностей, глаза его гасли, движения становились нерешительными и вялыми. Самое дело, о котором я хочу рассказать, было очень просто. В уездный съезд поступило прошение одного крестьянина, который писал приблизительно следующее. "Я ни на что не жалуюсь, а просто прошу съезд разъяснить мне: какой из двух приговоров г. земского начальника Х. по моему делу имеет преимущественную силу законного решения, а именно, приговор ли его (от числа и месяца), которым я признан виновным в краже и приговорен к тюремному заключению, или от (числа и месяца - позднейший), которым я по тому же делу по суду оправдан". Мы потребовали подлинное дело, и действительно, в нем на протяжении трех месяцев оказалось два приговора. Один оправдательный и другой обвинительный. Х. был смущен. "Негодяй письмоводитель подвел, - плаксивым голосом пробормотал он, - вторично подсунул дело". Само собою понятно, что оправдание было более чем слабое: и вторично подсунутое дело, как и в первый раз поданное, нужно было просмотреть, и тогда бы этого не произошло.

Авторитет земских начальников в уезде был в большинстве случаев невелик не только в крестьянской среде, но и среди других классов населения, и даже среди должностных лиц разных ведомств. Второй инстанцией для дел, рассматриваемых земскими начальниками и городскими судьями, являлся съезд земских начальников и городских [судей], под председательством уездного предводителя дворянства. Съезд этот имел два присутствия, административное - для административных дел и судебное - для судебных дел. В судебное его присутствие, кроме земских начальников и городских судей, был втиснут еще и так называемый уездный член окружного суда, не то в роли докладчика, не то руководителя съезда. Эта должность была какой-то уродливой пристройкой к стройному зданию судебных уставов императора

стр. 85

Александра II. Уездный член был, собственно, дядькой для малоопытных судей, и, как избалованные дети не любят своих требовательных дядек, так и земские начальники не любили своего уездного дядьку и терпели его, во-первых, потому, что этого требовал закон, а во-вторых, потому что этот дядька работал на всех и за всех. Реформа завершалась губернским по административным и судебным делам присутствием под председательством губернатора. Обычно в судебном присутствии дела решались по предварительному соглашению докладчика, непременного члена, с председателем суда и прокурором. Если со стороны судебных лиц (председатель суда входил в губернское присутствие по судебным делам в качестве члена, а прокурор давал заключения) не было возражений, то дела не докладывались. Благодаря такой упрощенной системе губернатор Н. М. Баранов в Нижнем Новгороде ухитрялся в час пропускать от 160 до 200 дел. Он обычно говорил: "Раз председатель суда и прокурор не возражают против проекта непременного члена, то что же нам тут вмешиваться, ведь им и книги в руки"; и все присутствие с такой аргументацией соглашалось и с удовольствием поглядывало на тающие горы дел. Обыкновенно между председателем суда и прокурором тоже происходило соглашение в том смысле, что председатель суда просматривал гражданские дела, а прокурор уголовные, и они обменивались своими замечаниями. Таким образом, в присутствии докладывались лишь дела, по которым имелись возражения председателя суда или прокурора против проекта непременного члена. Такая система, насколько мне известно, существовала почти всюду. Едва ли нужно доказывать, что такой суд трудно было считать совершенным. Впрочем, это чувствовал и сам законодатель, который сохранил в ряде больших городов, в том числе и в Нижнем Новгороде, институт мировых судей. Мне приходилось бывать в самом Нижнем Новгороде и на съезде мировых судей и на съезде земских начальников. Какая была разница не только по существу, но даже и по форме.